Волчьи тропы

В тот день, несмотря на желание поспать подольше, я вышла из дома ещё до рассвета. Я хотела добраться до дуба, сотню лет возвышающегося над нашим лесом, забраться на ветку, которую отец грозил отпилить ни один год, и увидеть самый потрясающий рассвет на земле.

Бродить во мраке еще не наступившего утра казалось мне чем-то фантастическим. Страха не было. Я знала этот лес с детства и могла дойти до своего дуба с закрытыми глазами. Но меня будоражили те, кто жил во тьме зарождающегося дня. Удивительно, но вопреки укоренившемуся мнению, что нет времени, когда спят абсолютно все, мною было замечено, что именно часы перед рассветом самые тихие. Человеческий гомон стихает к двум часам, чуть позже прекращается стрекот сверчков, но волки и совы бодрствуют всю ночь, как и торопливые ежи, и суетливые мыши. Но примерно за час до восхода солнца все стихает, словно мир замирает в ожидании нового дня. Это время принадлежит кому-то более сильному и могущественному, нежели диким зверям или крикливым птицам.

Многорукие чудища на толстых ногах, покрытых чешуей, кричали своими острозубыми безмолвными ртами, осматривались вокруг пустыми глазницами и брели за мной во мраке ночи, пытаясь схватить цепкими лапами и уволочь в непроходимый восточный лес. Растения под ногами шептали, навевали дрему, зазывали на мягкие зеленые подушки, чтобы затем укрыть меня плотным ковром, хороня мое еще живое тело под высокой травой и пышными лесными цветами. Я выросла на сказках и легендах, что неней рассказывала нам с наступлением сумерек, освещенная тусклым светом растопленной печи. Они познакомили меня с тем миром, что сокрыт от глаз, но открывается, если дать волю фантазии, с миром потрясающим и ужасающим одновременно.

У неней было много страшных сказок в запасе: некоторые посвящены зверям и птицам, многоголовым, несуразным, извергающим разные жидкости и газы, другие рассказывали про погодные аномалии и затопления, но самая жуткая, которая и мою кровь заставляла стыть в жилах – это сказка о мертвецах, что бродят только по ночам и ловят юных дев, желая выпить их сладкую кровь до дна. Я хотела слушать эту сказку чаще остальных, снова и снова погружаясь в дикие картины, что рисовало мое детское воображение, вторя словам старой неней. Но отчего-то она рассказывала ее нехотя и крайне редко, словно боялась вызвать эти кошмары в реальность. И каждый свой рассказ она заканчивала словами: «Но вам бояться нечего, мои хорошие, они любят только маленьких непослушных девочек, как Эрика. Ух, Урыс! Утащит тебя какой-нибудь леший, и забудут все, как звать тебя было!» Словно каждая ее сказка была направлена на то, чтобы испугать именно меня. Но я ими жила! После сказок, мы с братьями и сестрой возвращались домой диким восточным лесом под покровом ночи. Ох, как меня завораживал этот страх, пробужденный зловещими россказнями неней, как будоражил он мою детскую кровь! Сестра шла, стиснув зубы, младший брат всегда брал меня за руку, чтобы не отставать, старший шел впереди всех, расчищая нам путь, и по его движениям не было понятно, напугал ли его рассказ.

Было ещё темно, когда я добралась до дуба и посмотрела вверх. Прохладный осенний ветер всполошил мои огненно-рыжие волосы, собранные в высокий хвост, и я плотнее закуталась в плащ цвета зеленого мха. Положив ладони на ствол, я на минуту прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Ребята из стаи опасаются высоты и не суются сюда, поэтому этот дуб стал для меня тайным убежищем. С тех пор, как я научилась лазать, меня сложно удержать вдали от высоких деревьев. Каждый вечер, перепрыгивая валежник, наземные корни лип и дубов, продираясь сквозь кустарник дикой малины, который пытается оцарапать мои ноги, я стремлюсь сюда, к своему любимому месту в лесу, к дубу, что сейчас покоится под моими ладонями.