Английская поэзия: светские иконы прошлого

Корректор Екатерина Сергеевна Смоленская

© Борис Сергеевич Гречин, 2024

ISBN 978-5-0062-7101-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор приступает к этому циклу лекций с некоторой робостью. Исследований, посвящённых английской поэзии – или академических курсов с тем же названием, – существует великое множество. Какую пользу – кроме удовлетворения нелепого тщеславия автора – принесёт ещё один? Какой смысл в курсе о поэзии, прочитанном кем-то, кто сам не является поэтом? В конце концов, поэзия – это искусство, а не область естественных наук, и качество суждений о ней, вероятно, находится в прямой зависимости от качеств ума или, может быть, литературных навыков того, кто о ней говорит. Наконец, есть ли смысл в курсе об английской поэзии, написанном на русском языке? Поэзия, в отличие от художественной прозы, переводима плохо, потому что, вновь в отличие от прозы, слишком связана с самой фактурой языка, его плотью, его ритмами, его звуками. За примерами не нужно ходить далеко: Пушкин мало интересен западному читателю, а переводы его стихотворений на других языках воспринимаются как «русское шампанское» – или, возможно, как шампанское, которое долго стояло без пробки.

Всё это – разумные, справедливые вопросы. Тем не менее, автор приготовил два оправдания.

Моё первое оправдание в том, что этот курс – авторский (и в значительной мере произвольный в отборе материала, или, как говорят в педагогике, экземплярный). Он не стремится охватить всю полноту английской поэзии или дать её безупречно точную картину. Он всего лишь пробует передать её уникальную духовную атмосферу, её вкус, воспроизвести перед глазами слушателя (или читателя) основные цвета и цветовые сочетания её неповторимой палитры. По сути он говорит не об английской поэзии в чистом виде, а об английской поэзии глазами автора курса.

Такой подход явно идёт вразрез c нормами и желаниям современной школы, выше всего ставящей так называемую объективность. Но требование объективности в гуманитарном знании не только утопично, но и бессмысленно. Возможно, это требование попросту вредно. Своеобразие авторской манеры и выводов, как минимум, свидетельствует о неравнодушии автора к предмету. Пресловутая «объективность» не говорит о вовлечённости автора в свой предмет ни слова. Часто, хоть и не всегда, эта «объективность» свидетельствует о другом: о готовности к дешёвому соглашательству, в данном случае к соглашательству с нормами, главенствующими в современной педагогике (современной буржуазной педагогике, должны мы добавить, коль скоро школа в России после краха советского проекта является школой именно буржуазной и давно успела заразиться большинством тех же болезней, которыми болеет и западное образование). Мы все имеем свойство забывать, что «главенствующий» применительно к любой области гуманитарного знания вовсе не обязательно означает «единственный», «самый хороший» или даже попросту «истинный» и «благой».

Второе оправдание состоит в том, что эти лекции – разговор не только о поэзии, а ещё и о том, что находится за её рамками. Человеческая культура подобна лесу: то, что кажется нам отдельными деревьями, есть часть единого живого и очень сложного организма («экосистемы», словами эколога). Или, как лучше сказал об этом Достоевский устами старца Зосимы, языком не научным, а мистическим, «всё как океан, всё течёт и соприкасается, в одном месте тронешь – в другом конце мира отдаётся»