Скрут

● 

1 глава

Весельчак, в привычной для него манере, двигался вприпрыжку к саду. За собой он вёл двоих друзей. Они звучно напевали песню: «Солнце ясное, пробудило нас…» Рыжий мальчуган, не смотрящий под ноги, споткнулся на ровном месте, но сосед подставил дружеское плечо и сумел поддержать падающего. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись от произошедшего. Это было в духе этой компашки: смеяться над всем, чтобы не приключилось.

– Под ноги надо смотреть.– крикнул недовольно Ворчун идущим на встречу, вместо здрасьте.

– Добрейшего тебе, Ворчун, утречка!– отозвался невозмутимый Весельчак. Его бесконечная вера в лучшее и весёлость раздражали Ворчуна сильнее, чем даже нытьё Скромника в самый пасмурный день, чем неустанное мытьё рук Чихуна, и даже сильнее, чем самые скучные нравоучения Умника. Нет, однозначно, Весельчак был самым противным из них всех.

Он всегда улыбался так, будто награждал каждого своим великолепием и невозмутимостью. Его лицо, казалось, светится от настоящей искренней радости. Ворчун бы понял, если тот держал задорность лишь для публики, но нет, он действительно был счастлив, и это ещё больше угнетало. Или, может, Ворчуну только так казалось. Но ощущения раздражения брались откуда-то изнутри лишь тогда, когда Весельчак был рядом.

Как можно было радоваться пыли под шаркающими ботинками, или снегу, щиплющему стопы там, где в сапоге образовывалась дыра?

Как можно было веселиться от ветра, когда он перехватывал дыхание, и гоготать от дождя, что промочить был готов насквозь?

В любую погоду и в любых обстоятельствах Весельчак был счастлив, и это угнетало Ворчуна, ведь ему сие было совсем непонятно. Он-то, Ворчун не лыбится, смотря на солнце. Ну взошло оно, и что ж здесь необычного?

На самом деле ему, мало что приносило счастье, и это ощущение радости он прятал, не делая его достоянием всех и каждого. Потому как только одному ему оно дано было на крошечный промежуток времени. Жадный был он, чтобы своей радостью делиться.

А Весельчак имел так много радости, что мог делиться, не опасаясь, что самому не хватит. От этого и была между ними пропасть в понимании вещей громадная, которую постичь Ворчун был не в состоянии.

Иногда ему казалось, что в самые страшные минуты сомнений, он бы смог поймать Весельчака на мгновении отчаяния, но тут же терял это ощущение, когда тот натягивал свою улыбку до ушей.

Нет, нет и нет! Это даже как-то неестественно! Невозможно радоваться всему, даже болезненному падению или укусам тысячи ос! Но поймать горе Весельчака так и не удавалось.

Однажды, когда они всем маленьким народцем решили отправиться осенью на болота, где росла сладкая клюква, Весельчак провалился в зловонную жижу. Оттуда его вытаскивали все. Каждому пришлось вываляться в вонючей болотной трясине так, что сухого места ни на ком не осталось.

Тогда-то вздумалось ему проучить Весельчака и по началу ничего не предпринимать. Пусть, мол, научится жизни. Не всё ж ему песенки петь. Думал он тогда, что такое страшное положение изменит хоть что-то внутри этой весёлой башки.

Но ситуация усугубилась, и Ворчун, видя, что дело нехорошее творится, даже сиганул к нему с огромной веткой осины, которую на скорую руку отыскал в зарослях и вытащил бедолагу.

Он-то понимал всю опасность, и неоднократно говорил этим остолопам, что нужно под ноги смотреть, а не песенки распевать.