Гречневый мальчик

Редактор Ольга Рыбина

Дизайнер обложки Уля Ульянцева

© Света Гелеч, 2025

© Уля Ульянцева, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-3837-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Володя помнил тот день. Середина осени, 27 сентября 1920 года.

Ему как раз было восемь, когда в толпе, серой, холодной, пахнущей сыростью, копченостью, пчелиным воском и спиртом, не разделяемой на женщин и мужчин, старых и молодых, и даже на вещи и людей, – проскользнул неуверенный, будто прощальный, взмах отцовской руки.

Ладонь была без перчатки, и это сразу его напугало.

Привычная отцовская перчатка, делающая руку сильной и деловой, куда-то исчезла вместе со своими функциями, оставив сиротливо белеть тонкие пальцы сквозь это движущееся полотно плоти и пара. Эта ладонь – последнее, что увидел Володя перед посадкой в страшный, черный от дыма и гудков поезд. Теперь она будет сниться ему, и с этих пор он будет бояться голых рук.

Это было на границе. И здесь начался отсчет новой взрослой жизни Володи. Беззаботное детство навсегда осталось в Петербурге и его памяти.

Как оказалось потом, отца не пропустили. Он стал заложником эмиграционного лагеря. Володя с мамой смогли уехать в Берлин, в надежде на скорое воссоединение.

Самое страшное – всегда скомкано. Память отказывается разгладить смятые тревожные воспоминания, оставляя зачем-то лишь запах того момента, вдруг почувствовав который в обычный день начинает тошнить. Володе тот день пах горелым деревом, прибитым дождем. Каждый раз, стоило пройти мимо жженной листвы или недавно сгоревшего дерева, у него крутило живот и ком в горле раздувался до размеров футбольного мяча.

Берлин ему сразу не понравился. Большой, серый, длинный с улицами – вагонами самого длинного в мире поезда, через которые все свистит и дует. Странно, но будто на самом деле Володя иногда слышал этот ритмичный звук колес, схожий со стуком взволнованного сердца. Тревога, тревога и это дурацкое предчувствие, что скоро что-то случится, будто они приехали не по адресу. Ах, если бы он тогда знал, на пороге какой человеческой трагедии они находятся, в самом ее корне, в самом концентрате ядовитого вещества.

Володя возненавидел Берлин и за то, что он разлучил его с отцом. Что он не знал его. И ему было безразлично его существование.

Иногда, бродя по этим бесконечным улицам, он кричал в его пустоту:

– Ты поэтому так и холоден, что никогда его не видел.

На что город отвечал очередным порывом ветра по нескончаемо длинной улице.

– Не знаешь, не знаешь! А он скоро приедет! Вот увидишь!

Мимо проходящий старик пробормотал мальчику, что лучше бы он учил немецкий, чем кричать на всю улицу на неизвестном городу языке.

Они обустроились неплохо. Квартира была хоть и небольшая, зато теплая, и у Володи появилась собственная комната.

Мама Володи – Анна Юрьевна – пыталась навести уютный быт, чтобы мальчик чувствовал себя как дома. Она наняла рабочих, чтобы покрасить комнату сына в привычный для него голубой цвет, как было у него в родном Петербурге. На блошином рынке нашла большой старинный глобус, который вертелся на своей оси, и Володя одним движением пальца мог оказаться то дома, то на каком-нибудь неизвестном острове в Карибском море.

– Почему до сих пор не изобрели такой транспорт, чтобы дотронулся до карты, закрыл глаза и ты уже там?