Замочная скважина

Катя никогда не любила собак. Ну не то, чтобы не любила, а была равнодушна. Когда все в детстве клянчили у родителей щенка, Катя попросила дорогую фотокамеру, которую родители тут же ей подарили, что и определило в дальнейшем Катину профессию: она стала фотографом. И последующие ее отношения с собаками заключались в периодической фотофиксации соседской болонки, нагло использующей территорию подъезда в качестве собачьего мессенджера.

В тот день Катя ползала по развалинам старого дома в пригороде. Развалины были знамениты столетней историей, известными владельцем и архитектором. Остов дома и поросшие мхом руины выглядели тихо и мрачно, отчего кадры получались странные и немножко пугающие. Снимать приходилось снизу-вверх, и Катя то вставала на колени, то ложилась боком. Она так увлеклась процессом, что, когда объектив закрыла плотная тень, растерялась и вслепую пошарила перед собой. Рука уперлась в холодное и мокрое. Медленно отведя камеру от лица, Катя обнаружила черный блестящий нос, два круглых глаза и одно повисшее ухо. То, что это пес, она поняла не сразу. Поначалу она завороженно смотрела в круглые немигающие глаза, в которых читалось смутное ожидание.

– Мамочки, – прошептала девушка и попыталась отодвинуться. Черный нос тут же двинулся за ней и влажно толкнул в щеку.

– Еда? – прозвучало в голове Кати. Голос был странный – глухой и рычащий.

– Мамочки! – взвизгнула Катя и снова сделала попытку отстраниться.

На этот раз собачий нос остался на месте, и Кате удалось встать. Перед ней стояла крупная собака. Бока ее запали так сильно, что живот почти исчез и вызывал сомнения насчет наличия в нем каких-либо внутренностей. Свалявшаяся шерсть местами отсутствовала, а оставшаяся не давала возможности определить ее цвет. Вытянутая острая морда навевала мысль о немецкой овчарке, но впечатление портили дворняжкины уши: одно мягким лоскутом свисало вниз, от второго остался лишь небольшой пенек с рваными краями. Облезлый хвост дважды качнулся из стороны в сторону и застыл. Черные круглые глаза неотрывно смотрели на Катю.

– Еда есть? – на этот раз голос в голове Кати прозвучал устало.

– Есть, – завороженно пробормотала Катя, – но дома.

Пес приблизился и доверительно толкнул лбом девушку в колено.

– Еда. Пошли. – снова подтолкнул он ее.

Катя молча развернулась и пошла. Когда они дошли до ее дома уже смеркалось. Как всегда, в это время на лавочке возле подъезда сидел сосед Николай с банкой пива. Он называл это «вечерней релаксацией», хотя непонятно от чего он релаксировал: работы у него не было уже лет пять. Также в процесс релаксации входили двусмысленные комментарии проходящим мимо соседям. Особенно доставалось Кате по причине ее молчаливости и беззащитности, поэтому она старательно избегала встреч с Николаем, но сегодня выбора не было.

– О, Катюха, вечерочек добрый! Все цветешь, как майская роза! Эх, я б твой бутон понюхал, гы-гы! Опять херню фоткала? Не на том, Катюх, деньги делаешь! Давай я к тебе вечером зайду, и мы с тобой того, гы-гы, а заодно и фоток настругаем! А то и видосик снимем! Огонь! Опа, а ты все-таки кобеля подобрала? Конкуренция у меня! – Николай потянулся пнуть собаку в тощий бок, но пес с неожиданной грацией извернулся, подцепил сзади засаленные треники мужчины и резко дернул. Давно нестиранная ткань треснула с печальным стоном и стекла вниз, обнажив рваные семейные трусы и тощие бледные ноги.