Щепки летят

Зима. Морозно. Плотные сугробы – местами человеку по грудь. И ветер не на шутку свирепствует, бросая в лицо мелкий колючий снег. Коля Сумотин повернулся спиной к злому ветру, снял рукавицы и полез в карман за гвоздями. Пальцы слушались плохо, но отступать некуда. Раз взялся за гуж… Коля развернул лист бумаги, локтем руки, той самой где гвозди, прижал бумагу к стене избы, другой рукой достал из кармана молоток. Один гвоздь вбил удачно, а вот со следующим случилась неприятность. Дрогнула рука – и вместо гвоздя угодил Коля по пальцу.

– Ух, ё…, – застонал Сумотин от боли, роняя молоток в снег.

– У-у-у, – будто в насмешку, завыла возле крыши вьюга. – У-у-у…

Проказник ветер хотел ещё и лист бумаги погонять по деревенской улице, но гвоздь удержал его. Коля пошарил рукой в сугробе, нащупал молоток, потом полез в карман за гвоздём, благо не все за один раз вытащил. Второй гвоздь тоже на месте, а дальше всё пошло как по маслу.

И вот уже у избы собрался народ, читая объявление:

«Завтра в десять часов в избе-читальне будет вечер по встрече нового 1927 года. Десятого года пролетарской революции.

Сперва товарищ Гимаев – красный герой из райкома прочтёт лекцию о том, что плевать хотел пролетариат на всякую религию.

Потом силами драмкружка будет показана постановка «Не всё попу масленица». Постановка с частушками. На гармошке поиграет Вася Брыкин.

Ближе двенадцати, будем есть мясо, назло попам, и поздравлять друг друга.

Дальше прочие гуляния до утра, кто хочет.

Ячейка».

Возле объявления быстро собралась толпа – человек двадцать. Читали наперебой и вслух, при этом смеялись, то и дело, перебивая друг друга.

«Пока я мучился и прибивал, – подумал Коля, облизывая окровавленный палец, – ни одна собака не подошла помочь, а теперь ржут».

– А мясо-то где комсомольцы возьмут? – весело обсуждал объявление народ.

– Так, комсомольцы все с ножами ходят: прирежут собаку – вот тебе и мясо. Га-га-га!

– Чего ты врёшь? – мигом бросился на защиту чести своей организации Сумотин. – Ещё на той неделе мы половину телёнка вскладчину вон у Евпалова на этот случай купили.

– Коли так, то надо сходить… У Петра Дмитрича телята упитанные.

– И мы пойдём мясца пожрать! Ха-ха-ха!

– Девки, семечек не забудьте! Полузгаем!

– И не вздумайте прятать! Каждую лично ощупаю с головы до пяток! Всех пощекочу, как Санька Маньку! Ха-ха-ха!

– Председатель на собрании говорит, старается, а его жена за баней с кем-то обнимается! Видят это все помимо недотёпы Клима! Хи-хи-хи!

– Так их, девки! Частушкой крой! Гы-гы-гы!

– Ха-ха-ха!

– Самогонки надо ещё прихватить! Для веселья! Какой праздник без веселья! Как насчёт самогонки, комсомол? Га-га-га!

К объявлению подошла и старуха Лухтина, порасспросила – в чём дело, потом подняла к серому небу морщинистые в коричневых пятнах кулаки и завопила.

– Ироды! Покарает вас Господь! Пост, ведь! Христом Богом прошу вас, люди, не ходите в этот вертеп бесовский! Покарает ослушников Господь! Ждите гиены огненной!

И так противно кричала старуха, что все мигом от объявления разбежались. Последними отступили два степенных мужика.

– Митрич, а ты вправду им мяса продал?

– А куда денешься, Акимыч? В убыток вошёл, но продал. Керосину ещё бидон дал. Они, ведь, чуть что, в райком свой бегут. Я летом заартачился малость, так райком этот мигом фининспектора с милиционером прислал. Еле откупился… С ними лучше не связываться…. Да и сын у меня… Сам знаешь…