Лимон

Ким Хэон – старшеклассница, погибшая в 18 лет

Ким Таон – младшая сестра Ким Хэон

Юн Тхэрим – одноклассница Ким Хэон

Санхи – одноклассница Ким Хэон и подруга Ким Таон

Син Чончжун – подозреваемый в убийстве Ким Хэон

Хан Ману – свидетель по делу об убийстве Ким Хэон, а затем – подозреваемый в убийстве

Я рисую в воображении сцену, много лет назад происходившую в комнате для допросов одного полицейского участка. Это не значит, что я все выдумываю. Но я и не наблюдала допрос собственными глазами, так что не знаю, как сказать правильнее. Моя мысленная реконструкция строится на свидетельствах подозреваемого, которыми он позже со мной поделился, на некоторых уликах, а также на личном опыте и дедуктивных догадках. Меня интересует не только этот допрос. Уже более шестнадцати лет я дотошно перебираю и подгоняю друг к другу все детали и обстоятельства «дела об убийстве школьной красавицы», как его называли. Подробности преступления так глубоко отпечатались в моей памяти, что порой возникает мучительное ощущение, будто все это я видела или даже испытала сама. Воображение может причинять такую же боль, как и реальность. Нет, даже большую, поскольку над воображением не властны ни время, ни расстояние.

Десять с лишним минут старшеклассник сидел в комнате для допросов в полном одиночестве. Кроме стола и четырех стульев, в комнате больше ничего не было. На стенах не висели картины, на столе не стояли ваза или пепельница. Некоторые люди выглядят неуклюжими, даже когда ничего не делают, и юноша был одним из таких. Он сидел в неестественной позе, глаза затуманены, как если бы собирался заснуть. А может, просто от того, что не на чем было остановить взгляд. Словно камера, которой не на чем сфокусироваться.

Вошел следователь и уселся напротив парня. Глаза последнего слегка прояснились.

– Хан Ману!

Голос негромкий, но тон недружелюбный. Таким тоном классный руководитель или директор школы вызывают учеников перед тем, как наказать. Такая манера подразумевает враждебность, это задело юношу. Я думаю о злой иронии судьбы. Дело в том, что в школе никто не обращался к Хан Ману по имени – по крайней мере, в обычном смысле.

У него было несколько прозвищ, по-детски жестоко коверкавших имя, но самое известное появилось благодаря песне «Половина тысячелетия». Ее первые слова были созвучны имени Хан Ману, чего одноклассники не могли не заметить. Стоило слегка изменить произношение, и плач о мире, полном страданий, превращался в воззвание к Хан Ману. Школьники находили это очень смешным, и со временем забылись все прежние прозвища – его имя произносили, растягивая гласные на манер исполнителя песни: Хаан Манууу. Мне не довелось сталкиваться с ним до происшествия – когда я только перешла в старшие классы, он уже учился в выпускном. Однако я помню, как в школьном коридоре время от времени раздавался протяжный вскрик, зовущий Хан Ману и насмешливо подражающий печальному мотиву песни. В тех гротескных подвываниях мне никогда не слышалось ничего зловещего. После происшествия они прекратились. Никто больше не хотел и не мог обращаться к Хан Ману.

Мысленно я иногда называю его так, как одноклассники. Это стало моим способом вопрошания о смысле жизни. Не в философском плане, а в самом что ни на есть прикладном. Была ли хоть крупица смысла в жизни Хан Ману? Я так не думаю. Не каждое существование наделено смыслом. Хан Ману, моя сестра, я сама. Как бы я ни искала, сколько бы ни старалась, не могу найти ответа, зачем мы появились на свет. Наши жизни – лишь случайное начало и случайный конец, вот и все.