Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории

Pax Britannica

Редколлегия серии «Pax Britannica»:

М. В. Винокурова, О. В. Дмитриева, Т. Л. Лабутина, Л. П. Репина, Л. П. Сергеева, С. Е. Федоров, А. А. Чамеев

Рецензенты:

доктор исторических наук, профессор А. Б. Соколов

доктор юридических наук, профессор Н. И. Полищук

В оформлении обложки использована иллюстрация У. Блейка к поэме «Европа: пророчество»

© С. А. Васильева, И. М. Эрлихсон (главы III, VIII), 2020

© С. А. Васильева (главы V, VI, VII, IX), 2020

© И. М. Эрлихсон (главы I, II, IV), 2020

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2020

По вольным улицам брожу,

У вольной издавна реки.

На всех я лицах нахожу

Печать бессилья и тоски.

Мужская брань и женский стон

И плач испуганных детей

В моих ушах звучат, как звон

Законом созданных цепей[1].

Преступление и наказание… Диалектическую сущность этих понятий связал не только бессмертный роман Федора Михайловича Достоевского, но, по сути, сам ход развития человеческого общества. С возникновением социума, как совокупности человеческих отношений, регулируемых нормами и правилами, неизбежно развивались запреты – как симметричный ответ на нарушение индивидом установленных границ. История человеческого общества может рассматриваться как история совершенствования норм, консервируемых религией, моралью и нравственностью, законом и традицией, и санкций, предусматривающих неблагоприятные последствия для лица, нарушившего содержащееся в норме правило.

Наука XIX в. «приросла» сугубо практической отраслью социального знания – пенологией[2], под которой принято понимать как учение об исполнении наказаний, так и научную дисциплину, задача которой на эмпирической основе разрабатывать оптимальные санкции наказания с целью исправления и ресоциализации преступника. Возникновение учения об исполнении наказаний традиционно связывают с исследованиями и практической деятельностью знаменитых англичан Джона Говарда и Иеремии Бентама, что дает нам основания искать «британский след» в пенологии, уводящий в противоречивую эпоху «Кровавого кодекса» – XVIII столетие. Авторы данной монографии предлагают читателю проникнуть в интеллектуальный контекст рассматриваемого периода, проследив отражение извечного вопроса о преступлении и наказании на страницах уникальных публицистических произведений.

В восемнадцатом столетии Англия столкнулась с прогрессирующим ростом преступности, который озадачивал и панически пугал просвещённую общественность. Наиболее остро эта проблема стояла в Лондоне, одном из самых населенных европейских мегаполисов. К криминологически значимым факторам, присущим жизнедеятельности больших городов, исследователи традиционно относят: высокую плотность населения, порождающую скученность людей; загруженность транспорта, торговых, зрелищных и других учреждений; повышенную частоту межгрупповых, межличностных контактов; повышенные психологические нагрузки, вызывающие значительное число стрессовых ситуаций; наличие большой внутригородской миграции, городскую агло-мерацию»[3]. Начавшаяся со второй половины XVI в. массовая миграция в столицу Англии, вкупе с устойчивым демографическим ростом привели к изменениям в географии Лондона, который в описываемый период выплеснулся далеко за границы старинных стен Сити. Трансформация культуры потребления и усложнение экономической жизни – все это стало питательным субстратом для криминализации городской жизни. По мнению современного историка-криминолога Ричарда Уорда, «комплекс социальных, экономических и культурных изменений, безусловно, дает основания очертить уголовные дела, слушавшиеся в Лондоне в особую группу, как в количественном, так и качественном отношении. К началу второй четверти XVIII в. перед судом Олд-Бейли