История о том, как закончился город

Посвящается моей Дорогой Девушке,

без которой я не написал бы и слова,

Даме у волн, зимующей среди хурмы,

и совсем юной леди, годиков трёх,

которую я повстречал у магазинчика на бульваре

Она должна прийти с минуты на минуту. В тёплом свете от белой железной вытяжки, который проникал в самые крохотные частицы пространства кухни, на плите начинался суп. Крышка кастрюли слегка колотилась оттого, что к ней подступала вода с небольшим количеством специй из пакетика готового состава куриного супчика с вермишелью. Моей задачей оставался картофель и лук. И если с луком наши дела прошли славно, то с картофелем ситуация обстояла иначе. Не сказать, что лук я умел нарезать профессионально, но он в большей степени был похож на то, что встречается в красивых иллюстрациях к горячим снадобьям для души или у бабушки за столом. Хотя, конечно, согласен, мой лук был далёк от бабулиного.

К счастью, я не помню суп своей бабушки. Я помню еду бабушки моей Дорогой Девушки. Потому, полагаю, могу представить, что я был близок.

Картофель же заставил меня задуматься. В моём распоряжении было четыре круглых, очищенных крахмальных овальчика. И каждый из них был нарезан по-разному.

Сколько я помню себя, мне никогда не удавалось добиться от своей нарезки картофеля чего-то правдоподобного. Квадратики, соломка, кубики, всеразличные техники ставили меня в тупик. Моя картофелина разваливалась на кружочки и никак не принимала геометрико-эстетичный поварный вид.

Позволяю себе навыдумывать слов, чтобы рассказать о картофельном супе.

Как много стоит за "картофельным супом".

Соображение моё одолевали воспоминания. О том, что я не умел нарезать картошку и о том, что мне больше нравилось говорить картофель. О том, что из-за неправильно нарезанной картошки, часто следовали неправильные принципы объяснений: жестокие и грубые слова, которыми я был назван, и не менее жестокие движения рук.

но сейчас

Она должна была прийти с минуты на минуту. Крышка кастрюли прыгала от бортика к бортику, а под ногами крутились коты.

Удивительно как эти двое с лёгкостью приняли новый дом, новый распорядок, уклад, погоду, обстановку и нас. Должно быть, это даётся много легче, если ты пушистый и мурчащий.

Я закинул свой картофель в воду, присыпал нужных приправ и посмотрел на котов. Мои руки были слегка влажными от усердного картофельного диалога. Рядом лежало небольшое белое полотенчико. Я вытерся и прислушался. Шорох бурлящей воды, редкое мяуканье котиков, негромкий джаз из совершенно потрясающего плейлиста.

Взглянув на себя, я понял, что в глазах у меня застыла история о том, как закончился город.

Мне бы хотелось рассказать историю о том, как закончился город, исповедуя хороший хронологический подход или придержаться линейного доклада. Однако более всего эта история схожа со старой газетой, которую почитывают в подземных переходах или ожидая утреннюю чашечку кофе. Возможно, она лежит на проходном стенде и не требует ни единого пени за то, чтобы попасть кому-то в руки. Но у неё тот самый аутентичный шорох шершавых страниц, запах мягкой бежевой бумаги и чёткие чернильные шрифты, выбитые на станке. Такой газетой можно укутаться от посторонний голосов и сделать фоновые звуки приятными.