Синяя Грязь

Марфушка сидела за столом у печи. Улыбалась вкрадчиво.

– Здравствуй, Зина. Проходи. – Вытянула шею и склонила голову так, точно заглянула соседке за спину.

Зина нерешительно шагнула от порога и остановилась. Она не могла понять, что здесь случилось? Кто так страшно кричал сейчас за дверью? Такой вой летел по всей улице, что бездомная собака Найда завыла в ответ и покатилась по земле, будто на буран.

Зина огляделась с опаской. В доме кроме Марфушки никого не видно. Весь он, разделенный большой беленой печью надвое, был как на ладони. Ни закутов, ни занавесок. Спрятаться негде. Даже под кроватью виден только пыльный сумрак и в нем ничего живого.

В первой части дома, на крашеной лавке, сидела у стола Марфушка, приглаживая ладошкой клеенку, топорщившуюся по краю. Во второй стукали настенные часы. У замерзшего окна с наплывами толстого ночного льда на стеклах стоял в кадке фикус, покосив макушку к свету.

Кот с вздыбленной шерстью смотрел из-под стула. Прильнув к самому полу, оскалил острые иголки зубов. Глаза его зелено горели.

Больше никого.

Разве что за печкой спрятался?

– Ты как тут? – Спросила Зина, решая про себя, как бы поскорее выйти на улицу, уж очень нехороша была улыбка соседки. – Ничего?

– Ничего. – Отвечала Марфушка, побелевшими голубыми глазами поводя по сторонам. – Кашку ем. Поствую со всеми наравне.

Из чашки перед ней торчала алюминиевая ложка. Каша была не тронута. Возвышалась горкой.

Марфушка, не переставая улыбаться, неловко взяла ложку в кулак и зачерпнула рассыпчатой гречки. Подняла. Каша посыпалась через край.

Марфушка выставила желтые зубы, открывая рот. Надвигаясь им на ложку. Шея напряглась, вздулись-вылезли жилы под кожей.

Зина обмерла.

Марфушка покосилась на неё и тихонечко засмеялась. Прямо сквозь эти повисшие над ложкой зубы.

«Тук-тук-тук…» – Часы застучали громче, заскрипели гири на цепи и ударили в пол.

Марфушка повела плечами и вдруг, закинув голову назад, завопила раскатистым хриплым нутряным голосом:

– Заморииила! Замууучила!

И захохотала страшно. Диким, не своим смехом. Заскрипела зубами.

Зина, похолодев под одеждой и волосами, ударилась спиной в дверь и вывалилась наружу. Поползла по щелястому полу сеней к выходу.

В доме кто-то продолжал выть и хохотать.

Над этим хохотом стояла улыбка и молочно-голубые пустые глаза.

И вдруг тихо, привычно, но будто бы уже и зазывно:

– Зина? Куда же ты? Зин?.. Заходи. Кашки поешь…

…

Мужчина захлопнул лейтоп, с экрана которого читал страшный рассказ про Марфушку и таинственно произнес:

– У ней семеро ребят, все по лавочкам сидят! Все по лавочкам сидят, кашку с маслецем едят!

Женщина, сидевшая напротив, поёжилась.

– Перестань! – Отставила тарелку с гречкой. – Хотя бы написал, что она манную кашу ела.

– Что было – то и написал.

– Было…– Вяло передразнила женщина. – Поели на дорожку, называется. В рот не лезет!

– Толкай! – Посоветовал мужчина. – Дорога долгая.

За шторой светило розовое солнце. Утро поднималось над городом.

Утро поднималось, страх оседал.

– А куда эта Марфушка потом делась? Лечили её?

– От чего?

– От всего. Не ясно, что ли – от чего? – Постучала костяшками пальцев по голове. – От раздвоения личности.

Мужчина доел свою кашу и отодвинул тарелку:

– Не было у неё никаких двойных личности. Так… черт подселился – вот и все.