Союз, заключенный в Аду

4 года назад

20:47 – время моей смерти.

В четырнадцать лет я не планировала знакомиться со своим женихом и всей его семьей, я мечтала, что меня не коснется участь моих подруг, но увы, мне тоже не повезло.

Оглядываю свою комнату, многочисленные книги по мировой истории, истории Чикаго и греческой мифологии. Я нередко засиживаюсь ночами за чтением, все равно гулять мне не позволено, а в гости к подругам могу ходить лишь днем. Из-за этого книги стали моими друзьями. Последний прочитанный мною миф был про Медузу Горгону – смертоносное чудовище, превращающее в камень одним взглядом. Но несчастная девушка была невиновна. В фильмах ее показывают злой и жестокой, восхваляют Персея за ее убийство, но разве она виновата, что мужчина взял ее силой? Виновата, что женщина, которая должна была защитить ее, разозлилась на Медузу за «осквернение» ее храма? Виновата, что ее сломили и превратили в монстра?

Опускаю взгляд на свое золотистое платье. Оно было таким красивым утром, я была в нем такой красивой, когда мама завивала мне локоны и красила щеки румянами… Теперь подол дырявый, один рукав содран, а на ткани появился «узор», которого раньше не было. Красный плохо сочетается с золотистым. С трудом поднимаюсь на ноги и оглядываю постель. Чертов узор украшает и простынь. Стягиваю с себя платье и срываю постельное белье. Дверь в мою спальню неожиданно распахивается, и внутрь заходит Надя. Мое тело буквально столбенеет, ожидая, что сейчас вся правда будет раскрыта. Надин взгляд медленно скользит по беспорядку на постели и по моему внешнему виду, и глаза гувернантки расширяются. Прежде, чем она успеет, что-то сказать, тараторю:

– Никому ни слова!

Надя часто моргает, явно находясь в ступоре. Мне не нужно, чтобы она рассказала родителям о случившемся, иначе день рождения закончится объявлением войны.

– Надя! – мой всхлип больше похож на карканье чайки. – Помоги или убирайся прочь.

Надя встряхивает головой, нервно проводит руками по платью и тяжело вздыхает. Подойдя ко мне, женщина забирает из моих рук постельное белье и платье и говорит:

– Я разберусь с этим, а ты вымойся и переоденься.

Кивнув ей, ковыляю в ванную. Все тело болит, живот скручивается от рвотных позывов. Снимаю то, что осталось от моего нижнего белья и выкидываю в мусорное ведро. Глаза натыкаются на отражение в зеркале, и я истерически усмехаюсь. Лицо и шея в полном порядке, а ребра и предплечья покрыты сине-фиолетовыми отпечатками пальцев. На запястьях синяки похожи на браслеты. Или наручники. Мне приходится голой зайти в комнату, чтобы взять чистое белье. Надя, оттирая пятно с матраса, кидает на меня печальный взгляд. Я благодарна ей за молчание. Взяв белье и чистое платье с длинными рукавами, на шатающихся ногах возвращаюсь в ванную, и меня выворачивает. Весь ужин, над которым трудилась вся команда поваров, оказывается в унитазе. Внизу до сих пор играет музыка, и никто кроме Нади не услышит, как мне плохо. Я бы предпочла, чтобы и она ничего не видела.

Как бы то ни было, это мой шанс все скрыть, спрятать весь ужас, произошедший на мое четырнадцатилетие.

Очищаю рот, до крови стирая десна зубной щеткой, закалываю волосы и встаю под горячие струи воды в душе, смывая липкость с бедер. Мне кажется, что я грязная, даже когда кожа скрипит под мочалкой. Вылезаю из душа, аккуратно вытираю воспаленную кожу между ног, надеваю другой наряд и поправляю прическу. Позже мне или Наде придется зашить платье или придумать разумную историю о том, что с ним случилось. Я не могу лечь спать, пока внизу сидят гости, и гувернантка никак не отпросит меня с моего собственного праздника. Это высшая степень неуважения к родителям и гостям. Отец будет недоволен, а мама заподозрит неладное. Наша семья не вынесет правды, это только моя проблема.