Нежные и надломленные

Я выносила на помойку нашу на Счастливой улице очередную порцию отбросов. Сгорбившись маленьким гномом, взвалив на спину мешок ростом с себя, кряхтя, я несла свой тяжкий крест – ибо… Ибо крестом моим по жизни было вынесение хлама из закромов родины моей матушки. Она сносила дерьмо с помоек в дом уже лет двадцать – я его выносила при каждом удобном случае. Её сил было больше… Говорят – Сизифов труд, муки Тантала, Авгиевы конюшни, подвиг Геракла! Ерунда всё это. Я что-то там нагадила когда-то в бессознательном прошлом, что-то недоубирала – и вот расплата – убираю и убираю, убираю и убираю, без конца и края сношу мусор на круги своя…

У переполненного, вспученного бака лежали останки порушенного рояля. Почти все части тела его были на месте. Кто-то унёс клавиши и треугольную крышку. Клавиши, видно, были самым дорогим – из слоновьей кости, наверное. Их можно было продать. Остальное, непродажное и никому ненужное, в раздербаненном виде стояло у бачков.

Я воскликнула: «Ничего себе!!! Надо брать!!!» и не могла удержаться от бренчания по струнам перевёрнутого рояльного светлого брюха. Рояль походил чем-то на ладонь негра. Сверху – чёрное, снизу – светлое. Потревоженные струны великолепно запели. Так поёт и шелестит свежими листьями своими только что срубленная в мае берёза. До неё не дошло ещё, что она безнадёжно мертва.

Встретившаяся соседка Антонина, немолодая пышная блондинка в черных легинсах и обтягивающей пепельно-розовой кофточке, оттенявшей её красоту, чрезвычайно возбудилась от моего рассказа о находке на помойке. «Иди за инструментом, а я покараулю. Надо брать. А то бомжи растащат. Позвони Аське, пусть поможет». Я ничего рационально объяснить не могла, но чувствовала сердцем, что это – правда. Что почему-то «надо брать». Зачем? На какой ляд? Это была лирика. Правдой жизни было то, что необходимо почему-то опередить бомжей и разобрать рояль на маленькие, поддающиеся переноске детали как можно скорее.

Через 10 минут я несла топор в одной руке, молоток, клещи и гвоздодёр в другой. Встречавшиеся на пути аборигены кивали мне благосклонно. Им нравилось, что у кого-то деловой вид.

«Поделим всё на троих», – сказала Антонина. О, эта фраза для русского человека была больше чем фраза. Это было что-то глубинное, жгущее нутро, как глоток свободы. Да, на троих обычно делиться бутылка водки. Почему-то вдвоём или вчетвером распивать не так кайфово. Весь кайф был именно в том, что «на троих». Если один ослабеет умом – другой заменит затихшего товарища. А как приятны споры втроём! Двое говорят – один слушает. Двое спорят – третий судит. Всегда можно поиметь роль выступающего, или возражающего, или зрителя (судьи). Тезис, антитезис и синтез. Да, русские – прирождённые гегельянцы. Вицын, Моргунов и Никулин – центральные фигуры массового русского советского сознания.

Вскоре, действительно, подоспела Ася, молодая женщина примерно 26-ти лет из соседнего подъезда. В руках у неё был какой-то сухой корм – типа солёных палочек, который она беспрерывно поедала, несмотря на страшную вонь от переполненных баков. Впервые я подумала, что она чем-то походит на гарпию.

Сначала метким ударом молотка удалось отделить ножки и доску от клавиатуры. Это будет компьютерный столик. Палка с молоточками должна была послужить позвоночником для какого-нибудь дизайнерского объекта, украшающего жизнь.