Проект «Тета»

Карпаты, октябрь 1958 года, встречали их негостеприимно. Холодный, промозглый ветер, пробирающийся сквозь шинели, свистел в оголённых ветвях буков, словно предупреждая. Колонна из двух покрытых брезентом военных грузовиков и «Победы» цвета хаки с трудом пробиралась по разбитой дороге, утопая в грязи после недавних дождей. За окном последнего грузовика, прижимаясь лбом к ледяному стеклу, доктор Авель Деклин видел лишь серую пелену тумана и мрачные очертания гор, уходящих в свинцовое небо. Не пейзаж – декорация к кошмару.

Ещё немного, – подумал он, чувствуя знакомое, лихорадочное волнение в груди, заглушающее усталость. – Ты близко. Оно здесь.

«Объект Хаос» – так значилось в сверхсекретном приказе за подписью самого министра. Но Деклин знал истинное название, вычитанное в рассекреченных архивах НКВД и допотопных монастырских хрониках: «Зона Хаономосферы». Место, где реальность… протекала.

Грузовик резко дернулся, выбрасывая Деклина с сиденья. Рядом молодой техник Григорий Волков едва удержал ящик с хрупкими приборами.

– Чёртова дорога! – выругался Волков, поправляя очки. Его энтузиазм, казалось, был единственным тёплым пятном в этом ледяном царстве.

– Терпение, Гриша, – голос Деклина звучал спокойно, но в глазах горел огонь одержимости. – Мы же не на курорт едем. Здесь кроется ключ… Ключ к энергии, о которой мы не смели мечтать. Остатки сингулярности, возможно. Или нечто древнее.

Из кабины «Победы» вышел майор Комитета Госбезопасности Петренко. Его лицо, изборожденное шрамами не столько войны, сколько службы в особых отделах, было каменным. Он не смотрел на горы – он сканировал местность глазами следователя, ищущего засаду. Его шинель сидела безупречно, пистолет ТТ в кобуре – на привычном месте.

– Доктор, – его голос резал воздух, как нож. – Ваш «ключ» до сих пор не проявился, кроме как в отчётах сумасшедших и пропавших геологов. Москва требует результатов. Не сказок про призраков. – Он бросил взгляд на часы. – Лагерь должен быть разбит до темноты. Волков! Помогай разгружать!

Деклин не стал спорить. Прагматизм Петренко был таким же инструментом выживания здесь, как и его приборы. Они стояли на краю заброшенного села Довге. Деревня умерла не вчера. Скрюченные скелеты изб с пустыми глазницами окон, покосившиеся плетни, заросшие бурьяном огороды – всё дышало запустением и тихим ужасом. Тишина была не природной, а вымершей. Даже вороны не кричали.

– Здесь… нечисто, – прошептала Лидия Семёнова, геолог экспедиции, подтягивая воротник телогрейки. Её обычно спокойное лицо было бледным. – Земля… она словно болеет. Чувствуете? Запах гнили не от листьев. От самой почвы.

Деклин кивнул. Он чувствовал. Не только запах. Воздух вибрировал едва уловимой дрожью, как натянутая струна. Свет, пробивавшийся сквозь туман, казалось, мерцал с неправильной частотой. И были сны… Уже на подъезде к зоне, в полевой гостинице, ему снилась бездна. Без дна, без краёв, без света. Лишь ощущение падения и леденящий шёпот, сливавшийся в одно слово: «Исток…»

Лагерь вырос быстро – несколько армейских палаток, огороженных колючей проволокой под напряжением от шумного дизель-генератора. Солдаты охраны, молодые парни с напряжёнными лицами, старались не смотреть в сторону села. Петренко установил строгий режим: патрули, пароли, запрет на выход за периметр без сопровождения.