Сурбикон

Эта история основана на событиях, которые, возможно, произошли в другой реальности. Все персонажи являются плодом творческого осмысления автора, а любые совпадения – лишь уникальный взгляд на ткань мироздания.

Автор вынужден упомянуть, что в тексте присутствуют описания вредных привычек, исторически присущих изображаемым эпохам. При этом он решительно осуждает такие модели поведения и обращается к читателям с твёрдым призывом ценить и беречь своё здоровье.

Добро пожаловать. История начинается. И вы уже были её частью с самой первой страницы.

Белый лист в «Скриптере» был настолько чист, что в его зияющей пустоте можно было разглядеть собственное отражение. Вернее, его смутный силуэт, искаженный матовой поверхностью экрана макбука. Лёша откинулся на спинку стула, почувствовав, как в висках нарастает знакомое, тупое давление. Он называл это «творческой лихорадкой» – состоянием, когда внутри все горит, но огонь этот не дает света, а лишь выжигает душу дотла, не оставляя ни одной стоящей мысли.

Где рождается творчество? Этот вопрос терзал его куда сильнее, чем требования Мары. Он представлял его себе как подземную реку, тайный источник, бьющий из самых недр души. Одни черпали из него полными ведрами, и хлестали этим вином на страницы, в кадры, в музыку. Другие, как он, сидели на берегу с дырявым колодцем, слушая, как где-то глубоко и далеко журчит желанная влага, но не в силах до нее дотянуться. Источник иссяк. Или он, просто забыл к нему дорогу?

Он был не писателем, а землекопом, впустую долбившим каменистую почву в поисках родника.

Его звали Алексей, но все давно звали его Лёшей. Имя, казалось, обязывало быть легким, полётным, но он был как свинец. В тридцать пять лет он достиг мастерства лишь в одном – в искусстве быть многообещающим. Его лицо, некогда юношеское и мягкое, теперь казалось слепком из недолепленной глины: невыразительные черты, чуть обвисшие щеки и глаза, в которых застыла усталая мысль. Он носил потертые кардиганы и старые джинсы не из-за позерства, а потому, что они были продолжением его души – удобной, бесформенной и лишенной ярких красок.

Эта душевная бесформенность, как он понял уже во взрослом возрасте, была прямым наследием. Его родители – два одиноких острова, которые ненадолго причалили друг к другу, породили его, и тут же отплыли в разные стороны, устав от бесплодных попыток построить мост.

Отец, инженер-акустик, верил только в то, что можно измерить, пощупать и записать формулой. Его мир был миром строгих линий, децибел и резонансных частот. Мать, библиотекарь с поэтической душой, жила в мире метафор, полутонов и недосказанностей. Их брак был обречен с самого начала. Лёша стал полем битвы двух непримиримых реальностей. Отец пытался построить его жизнь по чертежу, мать – написать как роман. В итоге он не стал ни тем, ни другим. Он был кем-то вроде незавершенного проекта, заброшенной рукописи.

Они разошлись тихо, без скандалов, как иссякает ручей. И оставили ему в наследство вечный, мучительный вопрос: что важнее – бездушная, но точная формула отца или прекрасная, но бессмысленная метафора матери? Он искал ответ всю жизнь и в итоге пришел к выводу, что правды нет вовсе. Есть только зияющая пустота между двумя этими полюсами. Та самая, что сейчас смотрела на него с экрана.