Ливонская война

При Иване Васильевиче нашла своё историческое завершение борьба Руси против немецких рыцарей. Грозному царю выпало стереть с лица земли Ливонский орден – давнего мучителя прибалтийских народов.

Начиная Ливонскую войну, Москва тем самым как бы принимала политическое наследство Новгорода и Пскова, заканчивала дело Александра Невского. Для людей Средневековья исключительную важность имели понятия исторического права, традиций, преемственности. Ливония для Грозного была ни чем иным, как прародительской вотчиной, ибо в ХII−ХIII веках в Юрьеве (Дерпте) и некоторых других ливонских городах сидели русские князья, Рюриковичи. С этой точки зрения Ливонский орден был всего лишь узурпатором, похитителем древнего русского достояния.

В данном случае, как видим, историческая преемственность прослеживалась на субъективном уровне, то есть была следствием сознательной установки. Никаких объективно-исторических причин добиваться прибалтийских земель у России во времена Грозного не было. Во-первых, потому, что «брега Невы» – предмет мечтаний Петра I – были ещё русскими берегами и, следовательно, выход к Балтийскому морю у России имелся. Во-вторых, потому, что Иван Грозный отнюдь не придавал войне за море того цивилизаторского значения, которое имел в виду Пётр. Речь шла, повторяю, только о возвращении утраченной вотчины под государеву руку или (при замене политических понятий религиозными) о торжестве православия над «латынством». Морская торговля обслуживала тогда не народные и даже не столько государственные, сколько государские потребности и нужды. Лекари и лекарства для царской семьи, забавные штуковины для придворных потех, мастера и ремесленники для устройства дворцового быта, наёмники для царской гвардии, воинские снаряды и припасы – вот, собственно, и все, чего ждали в Москве от заморской торговли. Правда, Грозный, судя по всему, смотрел на неё несколько шире, но суть дела от этого не менялась: Ливония была для него не окном в Европу, а тучной дойной коровой. Ливонская война была вызвана не объективной потребностью, а личной прихотью Грозного, который направил агрессивность молодой формирующейся нации в ту сторону, куда влекли его личные вкусы (другое дело, что в случае успеха войны Ливония со временем могла бы стать окном в Европу – даже помимо воли царя, в силу одних объективных исторических процессов); начавшись как государское дело, она так и не стала делом земским, что во многом и обусловило её неудачный исход.

Ливонский орден был историческим преемником своих предшественников – ордена Меченосцев и Тевтонского ордена. В середине XVI века он уже не представлял непосредственной военной опасности для России. Однако ливонские рыцари осуществляли намеренную культурно-экономическую блокаду Московского государства, не допуская проезда через свою территорию различных мастеров и инженеров, в которых нуждались при московском дворе.

В 1539 году епископ Дерптский сослал «неведомо куды» пушечного мастера, который хотел устроиться на службу в Москву. А десять лет спустя ливонские власти прямо и недвусмысленно показали своё недружелюбие по отношению к России в так называемом деле Иоганна Шлитте.

Шлитте был родом саксонец. В 1549 году он предложил Ивану, готовившемуся тогда воевать с Казанью, набрать в европейских странах мастеров, главным образом оружейников, пушкарей и сапёров. Император Карл V дозволил провести набор в имперских землях, так как тешил себя надеждой на водворение в России католичества: в императорской грамоте было прямо сказано, что Иван Грозный склонен принять римскую веру, как и дед его, подразумевая обращение Ивана III к посредничеству Ватикана при заключении брака с Софьей Палеолог. Видимо, Шлитте несколько превысил свои полномочия, ибо, помимо авансов в пользу Католической церкви, он обещал императору от имени царя денежные субсидии и военную помощь в войне с турками.