Последняя песнь Акелы. Книга вторая

Январь 1900 года. САСШ.

Форт-Андерсон. Округ Аляска

Охота – одно из самых любимых развлечений цивилизованного, то есть белого человека. Она же одна из самых опасных и жестоких его забав, где ставка – жизнь животного. И хотя клыки и когти несравнимы с ружьем, джентльмены стреляют с безопасного расстояния. Азарт будоражит кровь, даже когда речь идет об охоте на зайца или иную безобидную дичь. Чего уж говорить, если мишенью становится волк или медведь? Когда друг другу противостоят два хищника, один из которых – двуногий, эмоции на время отступают в сторону, предоставляя место холодному расчету, чтобы в случае победы захлестнуть с головой. Вот только когда и жертва, и охотник – люди, каждый из них вооружен и ситуация в любой момент может поменять их местами, цена победы и поражения становится на порядок выше. Ставка, как и прежде, – жизнь. Только не ясно – чья? Ты крадешься по следу, сжимая винтовку в руках, нервы звенят от напряжения, и кровь кипит в жилах, а в висках назойливо стучит вопрос: кто будет победителем? Вот это и есть настоящая охота от начала времен и доныне.

Человек крался по заснеженному лесу, настороженно вглядываясь в редкие просветы между заиндевелыми деревьями, прислушиваясь к каждому шороху, проклиная про себя сбежавшего из тюрьмы убийцу, настойчивость шерифа Бейли и свою сговорчивость. Погоня шла уже не первый час и даже не первый день и успела надоесть ему до печеночной колики. Глухие удары, словно кто-то с силой молотил по двери, донеслись откуда-то слева и заставили охотника на миг повернуть голову на шум. И тень, метнувшуюся к нему из-за ближайшего дерева, он заметил только в последний момент. Чужое тело вдавило его в сугроб, руки противника, больше похожие на заросшие густой шерстью звериные лапы, стиснули горло преследователя, и все попытки ослабить захват оказались тщетны. Перед глазами загонщика, вмиг превратившегося в жертву, уже плыли багровые круги, но неимоверным усилием он смог слегка повернуться на бок и, выхватив из ножен на поясе клинок, вонзить его в бок своему несостоявшемуся убийце. С таким же успехом он мог попытаться разбить кулаком гору – его враг даже не пошевелился, а лишь, мгновение спустя, чуть наклонился вперед и ласково прошептал на ухо:

– Фрэнк! Все хорошо, Фрэнк! Ну, успокойся же, милый…

Вложив все силы в последнюю попытку освободиться, мужчина оперся обеими руками на снег, показавшийся ему непривычно мягким и теплым, и, словно пловец, выныривающий из проруби, кинул свое тело вперед.

– Да проснись же ты наконец! – голос, еще секунду назад бывший таким мягким и добрым, зазвенел от злости и отчаянья. – Проснись, Фрэнк! Слышишь, кто-то выламывает нашу дверь!

Пытаясь избавиться от наваждения, мужчина раздраженно мотнул головой… и открыл глаза. Вместо сугроба под ним находилась постель, подернутое сумраком лесное небо заменили доски потолка, от убийцы не осталось и следа…

Видя, что мужчина выпал из забытья, его жена, склонившись над еле теплящимся ночником, обрадованно перевела дух:

– Слава Всевышнему, проснулся! Я тебя уже несколько минут трясу, а ты все руками машешь… Ты б сходил, посмотрел, кого там нечистый принес, а то нам, ей-богу, дверь вынесут…

Подтверждая ее предположения, кто-то в очередной раз саданул по двери, судя по звуку, уже сапогом. Недовольно вздохнув, мужчина встал с кровати и, звонко шлепая босыми пятками по остывшему полу, быстро допрыгал до сеней, не забыв, впрочем, прихватить с собой револьвер. Встав сбоку от двери, содрогнувшейся под очередным ударом, он взвел курок и только потом спросил, звенящим от напряжения голосом: