Потерянные корни

Есть в нашем лесу одно большое, высокое, толстое дерево, к которому все ходят. Зачем? Потому что предки так завещали. Прадеды наказали дедам, те отцам, а отцы – нам. Забыли уже, кто первым начал, а все так же ходим – один раз осенью, второй по весне, в самое половодье.

Отчего только дважды? А чего чаще-то ходить? Дерево древнее, в нем уже лет сто ни одного духа не живет. Желаний не исполняет, советов не дает. Только время тратишь, пока доберешься до него и вернешься в деревню. А все же ходим – чтим заветы праотцов.

Но в последние зимы молодь завела такую забаву. Как наступит полная луна в середине лета, самый смелый или справный должен отправиться к дереву и провести там всю ночь от заката и до того, как Солнце покажется над Горизонтом на целый палец. Если переночует там молодец, то получит почет и уважение среди своих. А заодно и зазнобой обзаведется. Потому что ходят слухи, что дерево мертвое давно. Не дает оно ни жизни, ни защиты. Оттого по ночам ходит к нему всякая нечисть – ждет, когда какая-нибудь добрая душа забредет. Тут-то она и останется до самой Битвы за Богов.

Находятся порой дураки, которым честь дороже жизни и ясного разума. Идут к дереву, пережидают ночь, а потом…

Кто-то так и не вернулся, а по осени семьи, что идут на поклон по завету предков, находят там останки… человеческие. Обглоданные, порой изломанные, а иногда даже разбросанные по всей поляне, будто кто играл костями. Сначала сожрал смельчака, а потом решил позабавиться. Кто ж знает, какие у нечисти развлечения?

А кто-то все же вернулся, по ночи, едва луна взошла. С глазами, будто плошки, волосами цвета водных кувшинок и с трясущимися руками, да ногами. Как до дому добрались не помнят. Говорить не могут. А по утру… а что по утру? Ничего они уже никому не скажут после рассвета, потому что не сумеют – только мычат, вылупив глаза, да и головой мотают. А говорить не говорят… уже никогда.

Что ж тут поделать? Дураку дурацкая судьба. Либо сгинуть, либо выжить из ума, если хоть крохи оставались. А все равно же ходят. Каждое лето один, да найдется. Мы уже не ищем. Порой даже отговариваем. Столько насмотрелись за пору отрочества, да детства.

Мало смельчаков возвращается. Да и те потом по секрету рассказывают, что только провожатые уходят, так и они сразу в кусты, подальше от дерева. Кто у реки ночует, кто ближе к деревне переходит, а по утру, как Солнце первый луч покажет – возвращаются к дереву и ждут, когда их проверять придут.

Таким обманом и живем. Одни кривят душой, другие верят. Иначе давно бы уже остались без молоди, если б за эту ложь выгоняли прочь.

А все ж есть такое чувство – гнилое, вонючее. Будто сами себя обманываем. Сами по себе кривой дорогой идем и потомкам то же завещаем. Чтоб не слыть трусами и слабаками.

Вот ты сейчас, наверное, скажешь – срубили бы дерево и дело с концом. Не ходил бы никто туда, раз некуда станет. Да нет. Мертвое оно мертвым, а заговор держит – ни один топор его не берет. За день если чуть кору поцарапаем, так на утро и насечки не останется. Все снова заросло, затянулось. Даже шрама не осталось.

И выкорчевывать пробовали. А земля вокруг него, как каменная. Только мотыги с лопатами переломали и вернулись с мозолями, да без инструментов.

Вот и живем. Ходим по весне и осени. Пугаем малышей. Ругаем молодь. А дерево все так же на месте – то ли растет, то ли жизнь нашу отбирает. Никто ведь из предков уже и не расскажет, отчего почитать его надо и сколько еще зим, да людей потерять, чтоб отделаться от него.