Красное покрывало - Александр Бестужев-Марлинский

Красное покрывало

Страниц

10

Год

В своем творческом порыве я находился на восточном кладбище Арзерума, держа карандаш в руке. Чарующая осеньская солнечная заря склонялась за далекие горы Лазистана, окутывая окружающий пейзаж своим теплым светом. Мой взгляд замирал на величественном надгробии, напоминающем часовню, которую я решил срисовать на своем живописном полотне.

За реалистично изображенной стеной родного города, и восходящими в гору ступенями, яркие четкие контуры оживали перед моими глазами. Вслед за этой городской красотой, как бы воплощая его силу и мощь, стоял замок, стальные гордые башни которого высились в вышине. Когда мой взгляд поднимался еще выше, я смог уловить сверкающие русские пушки на фоне небесной голубизны, словно ожившую символику сказанного. Ветер свободно разгуливал в воздухе, словно Русский Орел с распущенными крыльями, даруя этому уникальному месту особое очарование и силу.

Весь мир вокруг меня на мгновение замирает, словно нарисованный мною мир оживает, отражая все его неповторимые и уникальные детали. Кисть моего карандаша легко скользит по бумаге, запечатлевая магию этого восторга.

И тогда я понял, что в этом месте сливаются воедино не только история и архитектура, но и моя собственная вдохновленная душа, воплощающая безграничные возможности творческого процесса. Ведь искусство создает связь между веками, объединяет различные культуры и воскрешает прекрасное, даруя ему вечное продолжение.

В этом мгновении я ощущаю гармонию с окружающим миром и совершенство пространства, где русские пушки и русский орел всецело вписываются в ткань этого уникального восточного кладбища. Все, что вижу и ощущаю, становится моим личным произведением и настоящим сокровищем для поисковых систем.

Читать бесплатно онлайн Красное покрывало - Александр Бестужев-Марлинский

С карандашом в руке сидел я на восточном кладбище Арзерума, срисовывая один весьма красивый надгробник в виде часовни. Осеннее солнце клонилось за далекие горы Лазистана. Ярко отделялись на зареве зубчатые стены города, который восходил в гору ступенями, и над ним, в вышине, грозным стражем возникал замок, и над замком сверкали Русские пушки, веял Русский Орел крылами. Столповидные райны, перевышенные башнями, устремленными в небо, не колеблясь, стояли вдали, и стройные минареты мечетей, сверкая золочеными маковками, казались огромными свечами, теплющимися пред лицом Аллы. Долгие тени надгробных камней толпой сходили в долины, и за кладбищами, рассыпанными по всем окрестным холмам Арзерума, как стадо лебедей, виделся лагерь военный, расположенный при входе в Байбуртское ущелие.

Картина, развитая передо мной, была великолепна, пленительна, и, забыв рисунок свой, я весь поглощен был созерцанием видов окрестных: сумерки облекали в свои таинственные краски все дикое, все резкое при сиянии дневном, и населяли пустоту мечтами, даль мыслями. Город роптал, как засыпающий великан, но зато предместия становились тем шумней пред закрытием ворот. Все дороги, к ним ведущие, сокрытые игрою холмов, в коих оне прорыты, заметны были только по облакам пыли, над ними кипящей. Стада спешили с поля в город, и из города на водопой. Крик погонщиков, гремение ослиных позвонков, ленивое мычание буйволов, нетерпеливое ржание боевых коней – сливались в шум, подобный спору моря с утесами.

Жизнь говорила вдали, но зато какая мертвая тишина лежала кругом меня! Грозна была громада города, но еще грозней облегало его войско смерти – бесчисленное множество стоячих камней казалось воинами, стремящимися на приступ неотразимый. Сколько поколений, живших за этими крепкими стенами, невольно покинули их, чтобы лечь в прах у стоп могильных камней, и сколько еще родов и народов заснет здесь сном беспробудным!

Кладбище! бездна, ничем не наполняемая и вечно несытая, – ужель безвозмездно работает на тебя жизнь? Ужели волны твои грозят потопить некогда всю область ее? Кладбище, говорю я, но что такое вся земля как не исполинское кладбище! Как здесь гроб на гробе, кости на костях: так везде, на каждом шагу, попираем мы остовы праотцев, памятники народов, обломки первобытных миров, из коих создан мир наш. Может быть, прах, отрясаемый с наших ног, смешан с прахом восточных царей, давно истлевших, давно забытых; и кто считал песчинки в часах судьбы? Может быть, чрез месяц ветер, освежающий лицо мое в жар полудня, разнесет мой прах далеко, далеко!

И почему эта мысль, как льдина, пала на сердце? Мне ли быть вечным на земле, когда тысячелетние деревья падают с подножий ровесников творения, когда гранит распадается от дыхания времени, и под тяжкою пятою его сокрушаются все памятники бытия, даже небытия человеков! Посмотрите кругом: сколько плит, веков, вер друг на друге: идолопоклонники, огнепоклонники, мусульмане, христиане. Подле камня, цветущего пестрыми, свежими арабесками, врастает в землю тяжелое надгробие, седое мохом древности, и путник напрасно разбирает неведомые на нем руны – судьба сгладила их с камня, как язык, на коем они писаны, из памяти народов, как самый народ, говоривший им, с лица земли!