Дневник макарухи

Меня зовут Анаит. Мне тридцать с хвостиком, и я – макаруха. Не монахиня, не прихожанка, не «жена священника» – а что-то между. Полуцерковная, полусветская. Женщина в фартуке, с платком и чувством юмора, которое точно не по уставу. Макаруха – это жена дьякона. Не священника. Пока что.

Я это поняла, когда в первый же месяц замужества старая Шушан, заворачивая очередную сплетню в полиэтиленовый пакет с лавашом, сказала:

– Макаруха – не еда. Это уже почти служение. Только без зарплаты.

И добавила, щурясь:

– Ты теперь в платке и под наблюдением.

Я живу в Армянском квартале Старого города Иерусалима. В доме, которому больше лет, чем моим страхам. На втором этаже, с балконом, выходящим в улочку, по которой ежедневно проходят паломники, коты и великие споры о цене на инжир. Наш дом пахнет мылом, воском, пылью, кофе, специями и – чуть-чуть – нервами. Стены тонкие, соседи громкие, а я каждый день просыпаюсь с ощущением, что я не здесь родилась, но точно сюда попала не просто так.

В платке я хожу не потому, что «положено». Сначала – из уважения. Потом – чтобы отличаться от туристов, которые принимали меня за экскурсовода:

– Excuse me, where is the Church of the Holy Sepulchre? (Извините, где находится Храм Гроба Господня?)

– Down the street, left, and ask Jesus for further instructions. (Спуститесь по улице, поверните налево, а дальше спросите у Иисуса – Он подскажет.)

А теперь – потому что это моя броня. Мой способ сказать: я здесь. Я своя. Я в системе. Хоть и не всегда вписываюсь.

Как я до такого докатилась? Честно? Я просто влюбилась.

Мы встретились у Голгофы. Классика жанра. Он держал кадило, я – взгляд. Он смотрел в Евангелие, а я – на него, как в личное откровение. Вардан был уже тогда дьяконом: высокий, спокойный. Голос у него – будто он кадит даже, когда просит подать соль. А я – армянская девчонка, из семьи с длинной историей и ещё более длинными ожиданиями. На мне был платок, но не по церковной привычке – просто из стиля. Я ещё не знала, что скоро он станет символом моего нового мира.

Мы не ходили на свидания. Просто встречались у храмов, книжных полок и ларьков с пахлавой. Он рассказывал про службу, я – про соседку Маро, которая уверена, что мой кот проклят. Он молчал много, а я училась понимать его молчание как комплимент.

Через месяц он сказал:

– Анаит, я не могу обещать тебе спокойной жизни. Но могу обещать, что буду рядом. Даже когда всё будет валиться. Если ты готова – иди рядом.

Я не ответила словами. Просто пришла на следующий день в длинной юбке. С платком. С жасмином за ухом. В платье, которое было маминым. С кольцом, которое когда-то носила бабушка. И с уверенностью – в том, что я ничего не понимаю. Но хочу идти.

В Армянском квартале нельзя просто жить. Тут живут на виду. Каждый шаг – под наблюдением как минимум трёх тётушек, двух котов и половины соседского чата.

– Видели, Анаит опять ходила без платка. Совсем светская стала.

– А я слышала, она по-английски разговаривает с туристами!

– Пропала девочка.

А я – не пропала. Я просто ищу, где мои границы. Между духовностью и пирогами. Между «что скажут» и «что чувствую я».

Сначала я пыталась быть идеальной. Пекла мацуновые пироги по рецепту матушки Нвард, стирала рубашки Вардану с молитвой на губах, отвечала на каждую фразу соседей с улыбкой, молилась по часам, как будто это зарядка. А потом поняла: макаруха – это не роль. Это состояние души. Усталая, но светлая. Тихая, но с огоньком. Служащая – но не растворившаяся.