I
Январское солнце заглянуло в гранатовый будуар Зимнего дворца и, быстро пресытившись роскошным барочным убранством, попыталось проникнуть в опочивальню Императрицы, чтобы порезвиться на королевско-голубом шелке стен и поиграть с украшающей мебель в стиле буль невероятной инкрустацией из черепаховых панцирей. Но суровые портьеры-жандармы охраняли покой хозяйки комнаты, не позволяя разгулявшимся не по сезону солнечным лучам потревожить ее.
Павел смотрел на исхудавшую и пожелтевшую мать, которая спала прерывистым сном, хрипя и кашляя. Каждый вздох давался ей с трудом. Воздух со свистом блуждал по глубоким, извилистым кавернам в легких, словно заплутавший в Крымских пещерах странник. В этой высохшей мумии под полуночно-синим балдахином вряд ли кто-то мог бы узнать некогда очаровательную Императрицу Всероссийскую, Марию Александровну.
Еще прошлым летом тлела надежда, что состояние здоровья Царицы улучшится. С этим ее отправили на Французский курорт. Однако в декабре ей стало хуже. Семья решила, что Марии Александровне лучше вернуться. Павел был с ней в Каннах и прибыл оттуда ко двору с окончательным решением о необходимости перевезти мать в Петербург. Доктор Боткин сомневался, перенесет ли больная дорогу. Сама Императрица приняла известие о возвращении в штыки, но у нее совершенно не было сил сопротивляться.
Вопреки всем страхам Мария Александровна добралась до Петербурга. Она все чаще впадала в полузабытье. Рядом с ней постоянно дежурил Боткин и его ученик Алышевский, специалист по легочным болезням. Врачи давали возможность детям побыть с матушкой наедине. Так было и в тот вечер. Павел сидел рядом с Марией Александровной, накрыв ее тонкую кисть своей ладонью, и ему казалось, что от его прикосновения она успокаивается, и дыхание ее постепенно выравнивается.
Солнце ушло на покой больше часа назад. Тихая ночь закуталась в ажурную шаль тумана. Павел взглянул на часы. Скоро шесть. Глаза слипались. Надо было взять себя в руки, через полчаса обед с дядей, принцем Гессенским, который прибыл в Санкт-Петербург вместе со своим сыном, Александром Баттенбергом, в надежде застать сестру живой. Поезд гостей немного задержался, и обед пришлось перенести. У Павла еще было время.
Молодой человек вытянул длинные ноги. Он был высок и ладно сложен. При элегантной стройности у него были широкие плечи и грудь колесом, как у молодого Николая I. Едва юноша перешагнул пубертатный период, близкие стали замечать, насколько он походит на Августейшего деда. Великому Князю это сравнение льстило. В то же время узким, вытянутым лицом и огромными, немного навыкате глазами он явно пошел в мать. Молодой человек и это обстоятельство находил весьма приятным. Многие считали его самым симпатичным из сыновей Александра II. Что ж, глядя на свое отражение в зеркале, Павел вряд ли стал бы это оспаривать.
Мария Александровна ненадолго затихла, и молодой человек не заметил, как задремал под мирное тиканье настенных часов. Ему привиделся странный сон – будто он, словно птица, летит над кронами сосен простирающегося без конца и края хвойного леса. Удивительное чувство! Ему легко, словно он сбросил весь груз мирских тревог и обид. Вдруг под собой он видит глубокую черную воронку в земле. Сердце на секунду сжимается от ощущения, что зияющая яма хранит в себе чудовищную тайну. Неожиданно откуда-то из-под земли раздается Херувимская песня. Слабым, дрожащим голосом поет женщина. Павел очень явственно слышит запах лилий, меда и ладана.
