Тук-тук-тук в ворота рая

Уверена, в прошлом каждого таится тот самый момент озарения, когда из-за горизонта неотвратимо всплывала и заслоняла собой полнеба темная мыслишка: «Я не такой, как другие». У большинства, в сущности, нет, не было и не будет никаких оснований для подобного утверждения… уж поверьте, к счастью для этого большинства. Это озарение лживо, как скидка в супермаркете, оно химера, сигаретный дым – чем скорее догадаетесь открыть форточку и проветрить, тем лучше для вас.

А со мной произошла еще более глупая история. Никаких озарений – черная овца безмятежно семенила посреди белого стада. Я, конечно, знала, что слишком хороша, но кого и когда это тревожило? До поры до времени я и не подозревала, что со мной что-то не так, пока добрые люди не подсказали.

Первый звоночек прозвенел из ржаво напомаженных уст соседки, тетушки Мьюриэль. Жили мы тогда на Пороховой – пыльной, скучной улице, недалеко от бывшего завода, разрушенного в день Посещения… никогда не любила места, в которых выросла.

Хармонт.

Пересохшая болотная заводь, где мужья поколачивали друг друга и жен, а жены патрулировали окрестные территории с неослабевающим азартом доберманов. Мне шел пятнадцатый год; пружина, заложенная в моем теле Зоной, начала раскручиваться, и муж тетушки Мьюриэль, дядя Гумбил, стал на меня засматриваться.

Участки, на которых стояли дома по Пороховой, были крошечными. Дядя Гумбил, переставив скамейку в своем дворе поближе к забору из серого некрашеного штакетника, получил возможность наблюдать за жизнью нашего семейства, как на экране телевизора. Впрочем, из семейства интересовала соседа только я. Каждый раз, когда во дворе появлялся папаша, скамейка оказывалась пустой. Но стоило мне выйти из дома, как дяде Гумбилу немедленно приспичивало подышать свежим воздухом.

Разумеется, в скором времени я заметила маневры дяди Гумбила и решила, что это забавно. Такое любопытство меня нисколько не удивило – окружающие давно уже рассматривали меня, как картину дель Винчи, обшаривали удивленными глазами, приговаривая: «Дочка-то у вас как с картинки, мистер Барбридж!» Поэтому я сочла внимание дяди Гумбила вещью вполне естественной и даже само собой разумеющейся. В самом деле, ну не любоваться же ему осыпающимся фасадом тетушки Мьюриэль! Конечно, я, дуреха, не подозревающая о своей природе, принялась его поддразнивать. Запрыгивала на скрипучие качели в своей самой короткой юбке – белой, в широкую черную продольную полоску, и начинала отчаянно раскачиваться до небес, радостно дрыгая в вышине длинными загорелыми ногами, и соседская сигаретка неизменно выпадала из мокрого полураскрытого рта.

В один прекрасный день до тетушки Мьюриэль дошло. Дядя Гумбил увлекся созерцанием и пропустил момент, когда его жена неслышно подошла сзади со свежей газетой в руках. Видимо, нескольких минут ей хватило, чтобы смекнуть, что к чему. Ох, и подняла же она крик! Тетушка Мьюриэль лупила мужа газетой по жухлой шевелюре и вопила:

– Дурень, вот же старый дурень! Ишь, что удумал! Ведь убьет тебя Битюг, ей-богу убьет! Совсем сбрендил на старости лет! – И далее в том же духе.

Наивно полагая, что в разыгрывающейся драме я являюсь лицом, в сущности, посторонним (нет на свете никого глупее девчонок-подростков), я слезла с качелей и подошла поближе, чтобы насладиться скандалом. Совершенно неожиданно соседка бросила терзать мужа и переключилась на мою персону. Вот тут-то и прозвучало первый раз, что я не такая, как все, причем не в лучшем смысле этого выражения.