Первый учитель - Чингиз Айтматов

Первый учитель

Страниц

240

Год

В этот удивительный литературный сборник включены четыре неповторимые повести выдающегося киргизского писателя Чингиза Айтматова. Каждая из них – «Первый учитель», «Материнское поле», «Белый пароход» и «Ранние журавли» – погружает читателя в захватывающий исторический контекст и воссоздает многогранный мир родной Киргизии.

Эти повести уникальны тем, что объединяют в себе бытовые, реалистические сюжеты с элементами фольклора и мифологии. Благодаря этому, они передают атмосферу как относительной современности, так и древность народных обычаев и обрядов. Читатель окунется в живые, сложные миры героев повестей.

Герои, о которых рассказывает Айтматов, истинно замечательные люди. Встречаются читателю полюбившийся самоотверженный молодой сельский учитель, сильная и гордая женщина, которая всю жизнь посвятила заботе о других, очаровательный малыш-мечтатель и отважный подросток с непростым характером. Все они находятся в постоянном круговороте чувств – любовь и дружба играют важную роль в их жизни. Поэтому они особенно глубоко проникаются красотой природы и богатыми традициями родной земли.

Этот сборник повестей не только открывает перед читателем яркие страницы истории Киргизии, но и наполняет душу теплом и светом. Здесь каждый найдет что-то для себя – трогательные взаимоотношения, волнующие приключения и волшебные перипетии. Прочитав эти произведения, невозможно устоять перед мощной эмоциональной силой, пронизывающей каждую строчку текста.

Читать бесплатно онлайн Первый учитель - Чингиз Айтматов

© Ч.Т. Айтматов, наследники, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Первый учитель

Я открываю настежь окна. В комнату вливается поток свежего воздуха. В яснеющем голубоватом сумраке я всматриваюсь в этюды и наброски начатой мною картины. Их много, я много раз начинал все заново. Но о картине в целом судить пока рано. Я не нашел еще своего главного, того, что приходит вдруг так неотвратимо, с такой нарастающей ясностью и необъяснимым, неуловимым звучанием в душе, как эти ранние летние зори. Я хожу в предрассветной тиши и все думаю, думаю, думаю. И так каждый раз. И каждый раз я убеждаюсь в том, что моя картина – еще только замысел.

Я не сторонник того, чтобы заранее говорить и оповещать даже близких друзей о незаконченной вещи. Не потому, что я слишком ревниво отношусь к своей работе, – просто, мне думается, трудно угадать, каким вырастет ребенок, который сегодня еще в люльке. Так же трудно судить и о незавершенном, невыписанном произведении. Но на этот раз я изменяю своему правилу – я хочу во всеуслышание заявить, а вернее, поделиться с людьми своими мыслями о еще не написанной картине.

Это не прихоть. Я не могу поступить иначе, потому что чувствую: мне одному это не по плечу. История, всколыхнувшая мне душу, история, побудившая меня взяться за кисть, кажется мне настолько огромной, что я один не могу ее объять. Я боюсь не донести, я боюсь расплескать полную чашу. Я хочу, чтобы люди помогли мне советом, подсказали решение, чтобы они хотя бы мысленно стали со мной рядом у мольберта, чтобы они волновались вместе со мной.

Не пожалейте жара своих сердец, подойдите поближе, я обязан рассказать эту историю…


Наш аил Куркуреу расположен в предгорьях на широком плато, куда сбегаются из многих ущелий шумливые горные речки. Пониже аила раскинулась Желтая долина, огромная казахская степь, окаймленная отрогами Черных гор да темной черточкой железной дороги, уходящей за горизонт на запад, через равнину.

А над аилом, на бугре, стоят два больших тополя. Я помню их с тех пор, как помню себя. С какой стороны ни подъедешь к нашему Куркуреу, прежде всего увидишь эти два тополя, они всегда на виду, точно маяки на горе. Даже и не знаю, чем объяснить, – то ли потому, что впечатления детских лет особенно дороги человеку, то ли это связано с моей профессией художника, – но каждый раз, когда я, сойдя с поезда, еду через степь к себе в аил, я первым долгом издали ищу глазами родные мои тополя.

Как бы высоки они ни были, вряд ли так уж сразу можно увидеть их на таком расстоянии, но для меня они всегда ощутимы, всегда видны.

Сколько раз мне приходилось возвращаться в Куркуреу из дальних краев, и всегда с щемящей тоской я думал: «Скоро ли увижу их, тополей-близнецов? Скорей бы приехать в аил, скорей на бугорок к тополям. А потом стоять под деревьями и долго, до упоения слушать шум листвы».

В нашем аиле сколько угодно всяких деревьев, но эти тополя особенные: у них свой особый язык и, должно быть, своя особая, певучая душа. Когда ни придешь сюда, днем ли, ночью ли, они раскачиваются, перехлестываясь ветвями и листьями, шумят неумолчно на разные лады. То кажется, будто тихая волна прилива плещется о песок, то пробежит по ветвям, словно незримый огонек, страстный, горячий шепот, то вдруг, на мгновенье затихнув, тополя разом, всей взбудораженной листвой шумно вздохнут, будто тоскуя о ком-то. А когда набегает грозовая туча и буря, заламывая ветви, обрывает листву, тополя, упруго раскачиваясь, гудят, как бушующее пламя.