Евпраксия

Майской порой по полуденной степи катились две конные лавины. Впереди – тысяч пять воинов-русичей, за ними – верстах в пятнадцати – орда половецкая числом до двадцати тысяч. Для русской дружины все могло быть хуже, если бы не три дозора, которые выследили врага. Половецкая орда шла русичам навстречу, и, если бы эта встреча случилась, орда проглотила бы русскую дружину в открытой степи. Высмотрев половцев, первый дозор зажег дымный витень. Второй дозор, заметив дым, упредил третий, и семь воинов последнего дозора умчались к дружине, чтобы предупредить о враге.

Тот враг был жесток и беспощаден. Князь Всеволод, сорокалетний сын Ярослава Мудрого, который возвращался из Киева в свое удельное Переяславское княжество, знал нрав половцев лучше, чем многие другие удельные князья той поры. Его удельный град Переяславль, находясь на юго-востоке от Киева, первым принимал на себя удары коварного врага. Так было в 1055 году, когда впервые на переяславскую землю ворвался с ордой князь Болуш. Тогда ему не удалось нанести большой урон князю Всеволоду. Его дружина выгнала из пределов княжества малую орду Болуша, хотя тот и сумел увести в полон из порубежных селений больше сотни жен, дев и детей русичей.

Так было и в 1061 году, когда молодой сын Болуша, князь Секал, отважился напасть на Русь зимней порой. Орда ворвалась в Переяславское княжество, словно стая голодных волков, сметая на пути все живое, и подошла к городу. Дружина Всеволода – всего-то две с половиной тысячи воинов – вышла навстречу половцам и в неравной сече была смята и уничтожена. Лишь немногим удалось спастись бегством. Удельное Переяславское княжество было разорено, сам Переяславль сгорел дотла, а горожане – не одна тысяча – были угнаны в полон. Только старцы остались на пепелищах. Всем прочим русичам суждено было стать рабами. Князь Всеволод бежал в Киев.

«Небо праведно! – писал о том пречестный Нестор-летописец. – Оно наказывает россиян за их беззакония. Мы именуемся христианами, а живем как язычники; храмы пусты, а на игрищах толпятся люди; в храмах безмолвие, а в домах трубы, гусли и скоморохи».

Спустя восемь лет князь Всеволод и его брат князь черниговский Святослав отважатся наказать половцев за их непрекращающиеся набеги на Русь и прежде всего на их княжества. Собрав всего-то шесть тысяч ратников, Всеволод и Святослав ранней весной 1069 года двинулись в половецкие пределы, перешли реку Снове, зашли в тыл к половецкой орде Секала и темной ночью напали на спящих воинов. Двенадцатитысячную орду обуял ужас. Забыв схватить оружие, ордынцы бежали в гиблые места к реке и там сотнями пропадали в ледяной пучине. Даже те, кто успел сесть на коней, гибли в бурной паводковой воде, потому как отощавшие за зиму кони были бессильны справиться с течением.

Князь Секал, собрав близ себя небольшой отряд, сам повел его в сечу. Но воины Святослава окружили его отряд, многих побили, а князя Секала с полусотней ордынцев пленили. Позже князь Секал признается, что его погубили голодные кони и жадность. Он шел на Русь с расчетом на легкую победу над переяславским и черниговским князьями, вел с собой сотни кибиток для добра и полонянок. Убегая, половцы побросали кибитки, шатры. Даже шатер Секала достался победителям, и в нем Святослав и Всеволод нашли пять княжеских жен и полдюжины рабынь. Князь Святослав, будучи благочестивым супругом, не прельстился прекрасными половчанками, повелел своим гридням взять их в добычу. И вдовый князь Всеволод даже взором не поласкал полонянок. Так бы воины и увели их в стан, если бы одна из них не открыла своего лица. Всего мгновение смотрели на Всеволода большие серые и печальные глаза, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы князь догадался, что перед ним не половчанка и не куманка. Он придержал ее и сказал: