Доктор Фаустов. Повесть

Пролог (почти на небесах)

На отметке 374 метра маршевая лестница заканчивалась тамбуром с металлической дверью и зелёной светящейся табличкой над ней. Дальше, почти до самого верха шли пожарные пролеты. Прямо над тамбуром находилась полукруглая каморка, конструктивно составляющая с ним одно целое. С площадки в каморку вела складывающаяся вбок раздвижная лестница, наподобие тех, что установлены в купе поездов дальнего следования. Причем, покрашена она была в тон бетонной стены башни и практически сливалась с нею. Не посвящённым в голову не могло прийти, что над тамбуром есть какое-то помещение. Изобилие металлоконструкций усиливало маскировочный эффект. Вроде бы планировалось разместить здесь спецаппаратуру. Какую? Спецаппаратуру. Этим незамысловатым термином всё сказано. В результате места оказалось маловато и от этой затеи отказались. Дверка в эту камеру была также металлическая, открывающиеся наружу и фиксируемая винтовым барашком. Полумрак, царивший в этой технической части башни не позволял внимательно разглядеть и сложенную лесенку, и дверцу-лаз в эту каморку. Внутри неё, вдоль наружной полукруглой стены башни стояли четыре винтовых табурета. Классические табуреты с круглым карболитовым сиденьем, меняющим высоту посредством вкручивания – выкручивания винтообразного, полнотелого металлического штыря, штанги. Три стальные ножки делали всю конструкцию массивной и надёжной. Это был классический стул пианиста. Как они сюда попали и зачем, история умалчивает, как говорят писатели. Вроде бы, при сдаче башни, Никитин и три члена высокой госкомиссии уединились в этой каморке и отметили это событие. Хотя, безусловно, это полная ерунда и ахинея. Но как бы там ни было, табуреты пианиста в количестве четырех штук так и остались в этой непонятной комнатушке.

И сейчас в ней находились четыре персоны. Благообразный старичок с зачесанными назад и собранными в аккуратный пучок волосами, с небольшой седой бородкой. Волосы фиксировал кожаный, с серебряными заклёпками ремешок. На голове была густо-пурпурная косынка. Одет он был в непонятный и бесформенный балахон фиолетово-изумрудного цвета. То ли он, то есть балахон, был когда-то фиолетовым и выцвел, то ли был тёмно-зелёным и от времени приобрёл непонятную расцветку, было не ясно. Три его спутника были одеты в рабочие, точнее, технические комбинезоны. Или похожие на рабочие. Фасон комбинезонов был одинаковым на всех трёх спутниках старичка. Однако, цвета у комбинезонов были разные. На Микаэле (так звали одного из спутников) комбез был чёрно-линялого цвета. Как его называли одно время, антрацитового. На втором, по имени Габриэль, тёмно-василькового цвета. И наконец, на третьем, по имени Рафаэль, комбинезон был тёмно-вишнёвым. Посмотрев на цвета этих комбинезонов, любой дизайнер одежды авторитетно заявил бы, что это не промышленные краски. А окрашены они, эти комбинезоны, в каком-то ателье по пошиву одежды по индивидуальным заказам. Более того, внимательный модельер сделал бы определенный вывод о ткани, из которой они были пошиты. Молескин. Это хлопчатобумажная ткань особого плетения. Плотная, но дышащая. Зимой в ней не холодно, а летом не жарко. Не случайно в СССР из этой ткани изготавливали лётные комбинезоны для лётчиков и прыжковые для десантников. Называлась эта ткань Чёртова Кожа. Почему? Да пёс его знает. Конечно же, никакая это не кожа, хотя прочность её поразительна. Но это и не брезент. Что-то похожее на парусину. В одном замечательном произведении, сбитый советский лётчик по фамилии Мересьев, в схватке с медведем, будучи травмирован, вышел из неё победителем. Пока медведь-шатун безуспешно рвал когтями комбинезон из Чёртовой Кожи, лётчик достал пистолет, переложенный из кобуры в набедренный карман перед вылетом. Порвать когтями комбинезон не удалось, и медведь вцепился в него зубами. Грянул выстрел.