Призраки - Леонид Андреев

Призраки

Страниц

25

Год

2012

«После того, как пришло окончательное понимание о психическом расстройстве Егора Тимофеевича Померанцева, управляющего губернским присутствием, его дальние родственники приняли решение собрать средства у богатых благотворителей и поместить его в частную психиатрическую клинику. Пусть до получения полной пенсии оставалось еще десять лет, руководство, взирая на его болезнь и необорртимые двадцать пять лет безупречной службы, присудило ему пенсию, так что он оставался устроенным до своей кончины, поскольку на исцеление не питалось практически никаких надежд. В ранние стадии тяжелого заболевания Егора Тимофеевича его жена – с которой он уже не проживал пятнадцать лет, обнаружила его стремление получить пенсию и наняла адвоката, но ее попытки были успешно предотвращены, и все средства остались во владении больного...»

В дополнение к истории можно упомянуть, что Егор Тимофеевич Померанцев был известен своим строгим и бескомпромиссным стилем управления губернским присутствием. Его коллеги никогда не сомневались в его профессионализме и преданности работе. Он был центральным фигурой в организации, которую успешно возглавлял все эти годы.

Опуская детали его непростых отношений с супругой, стоит отметить, что она всегда сохраняла интерес к его делам и, несмотря на отдаление их отношений, все еще поддерживала его во время его болезни. Ее попытки добиться пенсии для себя, кажется, были скорее оборонительными маневрами в ходе сложных судебных процессов, чем желанием причинить больному дополнительные неудобства.

Судьба Егора Тимофеевича Померанцева служит напоминанием нам о важности заботы о нашем психическом здоровье и поддержке тех, кто нуждается в нашей помощи в этой области. Надеемся, что его история вдохновит нас быть более внимательными и заботливыми по отношению к окружающим нас людям, особенно в трудные моменты их жизни.

Читать бесплатно онлайн Призраки - Леонид Андреев

I

Когда окончательно выяснилось, что Егор Тимофеевич Померанцев, столоначальник губернского присутствия, действительно сошел с ума, его дальние родственники собрали между собою и у богатых людей денег и отдали его в частную психиатрическую лечебницу. Хотя до полной пенсии оставалось еще около десяти лет, начальство, снисходя к его болезни и двадцатипятилетней беспорочной службе, назначило ему пенсию, и таким образом он оказался хорошо устроенным до самой смерти, так как на излечение почти никаких надежд не было. В начале болезни Егора Тимофеевича жена его, – с которой он уже не жил лет пятнадцать, обнаружила притязание на пенсию и присылала адвоката, но ее удалось отстранить, и деньги остались за больным.

Лечебница находилась за городом и снаружи, со стороны шоссейной дороги походила на обыкновенную дачу, приткнувшуюся к опушке небольшого смешанного леса. Над среднею частью дома выступал мезонин, как во всех дачах, с очень высокою и острою крышею, напоминавшей опрокинутый дровяной топор, и с резным шпилем, на который в праздники вывешивали красный флаг для удовольствия больных. В тихие безветренные утра, ранней весной или осенью, со стороны города приносился звон церквей и мягкий гул езды, а в остальное время было тихо – тише, чем в самой деревне, где лают собаки, поют петухи и кричат дети. Тут не было ни детей, ни собак, которых заменял высокий глухой забор; кругом расстилался выгон, принадлежавший лечебнице и поэтому всегда безлюдный, и только в версте среди деревьев поднималась узкая железная труба какой-то фабрики. Она никогда не дымила, и, сама невидимая в лесу и молчаливая, фабрика казалась покинутой.

Только немногие из проезжих по шоссе знали, что за высоким плоским забором, с плотно запертыми воротами, находятся сумасшедшие, а остальные – мужики на подскакивающих пылящих телегах, редкие городские извозчики, велосипедисты, вечно куда-то торопящиеся на своих бесшумных машинах, – привыкли к глухому забору и не замечали его. Если бы все находящиеся за ним разбежались или внезапно умерли, то, вероятно, очень долго никто бы этого не заметил, – все так же спокойно проезжали бы попыливающие телеги и вечно торопящиеся велосипедисты. Буйных сумасшедших доктор Шевырев в свою больницу не принимал, и от этого там было очень тихо, как во всяком приличном доме, где живут хорошо воспитанные и сдержанные люди. Единственный звук, который раздавался в больнице непрерывно и днем и ночью в течение уже десяти лет, с самого основания больницы, был так правилен, негромок и ровен, что его не слышали и не замечали, как не замечают люди тиканья часового маятника или биения своего сердца. Это стучал в свою дверь больной, запертый в комнате; где бы он ни находился, он отыскивал запертую или только притворенную дверь и начинал стучать в нее; если дверь открывали, он находил другую запертую дверь и снова стучал – он хотел, чтобы все двери были открыты. И стучал дни и ночи, коченея от усталости. Вероятно, силою своей безумной мечты он научился стучать и в то время, когда спал, – иначе он умер бы от бессонницы; но спящим его не видели, и стук никогда не прерывался.

И тихо было. И только изредка, большею частью в ночь, когда невидимый лес шумел от ветра, с кем-нибудь из больных делался припадок острой тоски, и он начинал кричать. Обыкновенно его очень быстро успокаивали, но случалось, что страх и тоска его были очень велики и не поддавались ни уговорам, ни лекарству, и он продолжал кричать. Тогда тревога передавалась всему населению разбуженного дома, и все больные, точно заведенные куклы, которых сразу пустили в ход, начинали беспокойно расхаживать по своим комнатам, размахивать руками и громко болтать всякий вздор. И все, даже самые тихие, стучали неистово в двери и просили их куда-то выпустить. В этих случаях фельдшер вызывал по телефону доктора из «Вавилона», загородного ресторана, где Шевырев проводил свои ночи, и тот одним своим появлением успокаивал больных. Но долго еще за одинаковыми дверьми не замирала бессвязная болтовня, как в разбуженном птичнике, куда заглянул остромордый хорек.