Все жанры Все авторы
Москва. Мелочи жизни - Леонид Андреев

Москва. Мелочи жизни

Страниц

10

Год

—

Возвращаясь из театра, где закончился последний акт знаменитой драмы "Сирано де Бержерак" автор с этим известным им лицом обратил внимание на прекрасную ночь, которая стояла теплая и радужная. По улице Тверская, которая была освещена яркими фонарями, был огромный поток людей. Но это была не обычная толпа, которая спешит по своим делам, а совершенно другой вид толпы - ночная толпа. В основном она состояла из людей, находящихся в полуопьянении, и проституток. Было грустно наблюдать за этой реальностью, которая, сплетаясь перед глазами, призывала воспоминания о рыцаре и поэте, а в ушах долго звучали их искренние и благородные слова о чистой и верной любви...

Безусловно, ночная жизнь оживляет город и дарит ему своеобразный шарм, создавая атмосферу загадочности и романтики. Люди, которые выходят на улицы в такое время, ищут новые впечатления, пронизывающие их душу волшебством и приключениями. Однако, среди этой толпы, можно заметить и тех, кто ищет нечто большее, тех, кто жаждет настоящей, непродажной и чистой любви. Подобно прекрасному герою драмы, они стремятся преодолеть преграды и реализовать свои мечты о великой и сильной страсти.

В этом задумчивом вечернем пейзаже автору тяжело увидеть мир, дробящийся на две части - одна из них наполнена пороками и сомнительными развлечениями, в то время как вторая отражает искренность и прекрасные эмоции. Возможно, именно это противоречие делает ночную Тверскую такой притягательной для людей всех слоев общества.

В сердце автора зарождается мысль о том, что хотя ночная жизнь может быть своеобразной, она все еще обладает возможностью сделать мир лучше. Как драма Ростана, она способна внести вклад в бесконечную симфонию человеческих страстей и чувств, которая звучит в ночи. И, может быть, в этой толпе полупьяных людей и проституток, кроется возможность найти настоящую любовь, воплощение искренних чувств и радости от жизни.

Читать бесплатно онлайн Москва. Мелочи жизни - Леонид Андреев

1

Я возвращался с одним знакомым из театра, где только что закончился последний акт драмы Ростана[1] «Сирано де Бержерак». Ночь была прекрасная, теплая; на Тверской, освещенной словно днем, кишела толпа, но не дневная, та, что бежит по своему делу, а ночная толпа, наполовину состоящая из полупьяных людей, на другую половину – из проституток. Печально было смотреть на эту привычную действительность, когда перед глазами носился еще облик рыцаря и поэта, в ушах еще звучали наивно благородные излияния чистой, непродажной и верной любви.

– Романтизм! – ворчал мой знакомый, возвращаясь к разговору о виденной драме. – На кой черт преподносят мне этого выдуманного героя, в котором ни на грош нет трезвой правды и жизни? Сотню негодяев избил! Дерется, а сам стихи сочиняет! Икать уже перед смертью начал, а сам к своей Роксане тащится и дневник происшествий за неделю передает. А любит-то, любит-то как! Гимназисты и те уже теперь так не любят, да и любил ли кто-нибудь так глупо? Постеснялся, видите ли, истину об этом красавчике рассказать и женщину самым идиотским образом счастья лишил. Герой!

– Чего же вы хотите? – спросил я.

– Правды! – резко ответил мой спутник. – Лучше одного живого негодяя мне покажите, нежели сотню выдуманных героев.

– А это вас не удовлетворяет? – спросил я, указывая на одного в достаточной степени живого, хотя и пьяного, негодяя, нагло пристававшего к какой-то женщине. – Однако не вмешаться ли нам?

– Не наше дело, – равнодушно ответил собеседник. – А насчет этого живого мерзавца вы зря мне острите. Мы не о жизни говорим, а о сцене. Давай мне на сцене отражение действительной жизни с ее страданиями и радостями, а не…

– Вы так любите действительность?

– Я люблю правду.

Старый, отчаянно старый разговор. Так спорили между собой наши отцы, тот же спор услышим мы и среди наших детей. И правы будут, пожалуй, и те и другие, ибо правда жизни есть то, чего мы хотим от нее.

Почему в эту кроткую, тихую ночь все, что видели мои глаза: улица, залитая электрическим светом, наглые лихачи, кричащие, смеющиеся и взаимно продающиеся люди казались мне какой-то невероятной, дикой и смертельно ужасной ложью, а выдуманный, несуществующий театральный Сирано, на глазах публики снявший свой роковой нос, – единственной правдой жизни?

Я знаю, что теперь нет поэтов, которые во время боя сочиняют стихи, правда, их часто бьют, но уже после того, как они сочинили. Я знаю, что поэты никогда не бросают на сцену кошелька, если только это не открытая сцена Омона[2] или «Яра», и кошелек при этом никогда не бывает последним: хорошему поэту редакция никогда не откажет в авансе. Я знаю, что поэты никогда не бывают так голодны, как Сирано, и так умеренны, как он, и если целуют руки у прислужниц, то только у своих и притом в отсутствие жены. Знаю я, наконец, что поэты никогда не говорят правды в лицо сильным мира сего, и если их бьют, как и Сирано, по голове, то только за неправду.

И любят люди не так, как любил Сирано, – я знаю и это. Они не гонят со сцены наглого актера, осмелившегося любострастно взглянуть на их возлюбленную, а или спокойно отдают ему свое сокровище, или, быть может, и гадят, но только из-за угла, а потом скопом набрасываются на него и бьют. Если женщина их не любит, они не устраивают счастье ее с своим противником, но или обвиняют его в краже портсигара, или убивают: ее, соперника, даже себя; наконец, пишут анонимные письма и доносы. Не умалчивают они и о недостатках своего соперника: если он умен, доказывают его глупость, если он дурак, изображают его безнадежным идиотом. Иногда поэты и пишут для дураков любовные письма, но не дешевле, чем за рюмку водки – большую десятикопеечную. Никто, наконец, не пользуется красноречием для любви: его продают в суде, в книге, на кафедре, возлюбленную же молча обнимают и целуют: она сама и догадывается, что это значит.

Вам может понравиться: