Былины Окоротья

Несмотря на майскую жару, в княжеских палатах царствовала прохлада. Дышавший парной хмарью зной не проникал сюда даже через распахнутые ставни, сквозь которые доносился гул шмелей, роем вившихся над пышными зарослями чебушника и калины, росших прямо под окном. Утреннее солнце, освещавшее цветник, плыло по небосводу, сияя как начищенный медяк.

Немногочисленные вотчие бояре, сидящие на лавках вдоль стен светлицы, почтительно молчали, всеми силами стараясь скрыть обуревавшую их скуку.

День приёма челобитных был не самым популярным при дворе у Ярополка. Выслушивать жалобы крестьян о скудном урожае, бесчинстве татей или воровстве скота, дворяне считали ниже своего достоинства, и на причуду князя, раз в неделю устраивавшего подобное «развлечение», смотрели косо, но молчали. Зная характер Ярополка, боялись возражать. Их можно было понять. Кому понравится сиднем просидеть все утро, выслушивая жалобы воняющих навозом, завшивевших крепачей, чьи беды сводятся к таким безделицам, как неурожай гороха или спор за межу в десятину с четью. Вот только сегодня речь зашла не о пропавшей козе и не о красном петухе, пущенном в соседскую скирду.

Нет, сегодня речь зашла вовсе не об этом.

Болотник стоял перед князем на коленях и отчаянно робел. Заикался, путался в словах и мямлил. Рассказ его в своей неспешности походил на пролитую по столу опару. Как жидкое тесто, капающее с края столешницы на пол, превращается в бесформенную лужу, так и слова зареченца покидали уста в несвязном лопотании. Понять что-либо путное средь бесконечных эканий, плевков в бороду и запинок было сложно, но постепенно дело стало проясняться. Воевода Всеволод Никитич заметил, как посмурнело лицо князя.

– Эвоно как… таво… Скверность все растёть, говрю, – бубнил болотник, выпучив глаза и комкая в руках войлочную шапку, – …како пошесть моровая по лесу ползеть, говрю, буйствует все злей.

Судя по бьющему в нос запаху, проситель, и так не блиставший красноречием, усугубил свое косноязычие чаркой-другой ржаного самогона. Алкоголь он принял, несомненно, в целях поднятия боевого духа, чай не каждый день доводится предстать пред князем. Перегар от ржанки воевода чувствовал, даже стоя здесь, за резным троном, на котором сидел князь Ярополк Митич, а уж что творилось в «окрестностях» селянина трудно было и представить.

– Растёт… не по дням, а энто… по часам, – гнул своё болотник, – Мокошь родить перестала… скотину в пажити не выгонишь… испужоная стоить, из хлева выходить боица… Домовые по хатам обнощь воють. Зверьё все сгинуло… Лес захирел, хворает. Скверность государь. Энто… таво… коли не посечь гадину, животов не убережём… Сев не за горами, а помочи ждать неоткуда… токма на тебя и уповаем… спасенья вельми просим, государь.

Ярополк, задумавшись, молчал. Нахмурив брови над светло-серыми глазами и благородным, украшенным горбинкой носом, который был слегка великоват, он смотрел на крепача сквозь полуопущенные веки. Скрестив руки на шарообразном навершии короткого падога и уперев в них подбородок, Ярополк оценивал стоящего пред ним человека. Князь словно бы решал, стоит ли его повесить, отходить плетьми или же и вправду слать подмогу.