Огненный лис

Энни проснулась среди ночи и резко села, ударившись головой о кровать сверху. Сердце её колотилось. Кто-то сонно выругался.

Огромная комната была заставлена кроватями в несколько ярусов – около двадцати человек в одном помещении. Барак, как назвал сухонький хозяйственник, распределявший поступающим места.

Это временное неудобство. Потерпеть осталось недолго – собеседование прошло, их уже распределили на группы. Завтра всех заселят в общежитие для студентов.

Временное неудобство для всех и кошмар для единственного эмпата среди них. Энни с раздражением отмахнулась от чужого беспокойства и тяжёлых снов. Ночью было проще, днём у неё не переставая болела голова.

Она снова легла, прикрыла глаза. Ухватилась за ускользающее ощущение, оставленное собственным сном.

Что-то в нём было очень важное.

Она не любила сны. Её необузданный дар приносил отголоски чужих воспоминаний, иногда – видения прошлого, иногда – будущего. Не всегда её собственного. Очень редко – радостного.

Счастье ещё, что подобное случается нечасто и всего лишь во сне. Она бы давно сошла с ума, если бы воспринимала не только эмоции людей вокруг, но и кусочки их жизней.

Но этот сон ей не хотелось забывать.

В этом сне у неё не было зрения, сколько бы Энни ни вглядывалась. Она сидела на земле, руками чувствовала траву и холодную, немного влажную почву.

Там были люди, но она не могла сказать сколько. Энни могла бы прислушаться к своим ощущениям и их голосам и посчитать, но это было неважно.

Значение имел только один человек, и он склонился над ней. Его ладонь сжимала её запястье – Энни поняла, что он прислушивается к её пульсу.

– Не бойся, всё будет хорошо, – уговаривал её незнакомый голос. – Ты только держись, я сам отнесу тебя, по тропе это быстрее…

Энни не слушала его. Что такое слова для того, кто и без них чувствует, что у человека на душе?

Его пронзали горечь и страх – колючие эмоции, но он боялся не её,  а за неё – и это ощущалось как ласковый ветер, тревожащий сердце. И самое важное – такое огромное тёплое чувство, которое Энни боялась называть. Похожее чувство было у мамы, когда она обнимала Энни. Никто больше так не умел. Кроме него.

Энни хотелось плакать оттого, что всё это тепло – ей одной. Так не бывает. О Первые, хоть бы это было правдой. Она потянулась к этому солнцу в его груди, хотелось раствориться в нём без остатка. Ничего больше не чувствовать и не слышать. Даже если это последнее, что с ней случится.

Чужой липкий испуг разбудил её.

***

Для середины осени погода выдалась на удивление тёплой и солнечной. День, когда новых студентов зачисляли в школу Рубеж, всегда был для персонала самым хлопотным и трудным – после недели хаоса нужно было совершить последний рывок и тогда спокойно… нет, не выдохнуть – начать трудовые будни. Хотя спокойно – это не про Рубеж.

Площадь перед главным корпусом была полна народу. Будущие студенты, ждущие своего распределения на группы, с нетерпением и любопытством поглядывали на помост и уже стоявшего на ней мужчину в неброской светлой одежде. Плечи его прикрывал короткий плащ с круглой брошью. Выгравированный на ней огонёк будто сиял на солнце. Девушки с интересом рассматривали рыжие волосы заместителя, собранные в низкий хвост. Парни – сломанный в нескольких местах нос с характерной горбинкой. И те и другие успели оценить старый зарубцевавшийся шрам на правой щеке мужчины. То, что этот след оставило, обладало очень острыми когтями. В толпе послышались шепотки: «Мастер Тиен», «заместитель».