1. Пролог. Первый Луч.
Он даже не пытается открывать глаза. Все равно вокруг лишь тьма и он ничего не увидит. Тогда зачем стараться, если впереди будет ждать одно только разочарование? Вопрос, который он уже устал себе задавать. Все происходящее для него — сплошная мука, растягивающаяся на дни, недели, месяцы и годы. Зачем он продолжает?
Тихое посапывание сбоку заставляет его вспомнить. Ради нее, конечно же все ради нее. Если бы не мечта сохранить жизнь этой девочки, попытаться изменить ее мир — он давно бы сдался. Его пальцы скользят по собственным рукам, натыкаясь на рытвины и сколы. Сколько еще сможет его тело держаться, бесполезно хватаясь за ускользающую реальность?
Столько, сколько потребуется.
Простой ответ, которому не нужно много времени, чтобы возникнуть в сознании. Ее тонкие, дрожащие руки обвивают пояс, стараются притянуть к себе. Он не возражает, двигается в сторону, захватывает ее в объятия. Так они и будут сидеть вдвоем, обнимаясь во мраке дешевой каморки, куда их, вместе с десятком других рабов, закинул жадный до денег торговец. Они нужны ему для развлечения, продажи, увеселения. У них так много способностей и применений, но один ощутимый минус — все они живые существа, и не обладают бесконечным запасом сил.
Без еды, воды, хорошего сна и других необходимых аспектов, они очень скоро приходят в негодность. Но ничего, даже для трупов торговец находит применение. Раньше раб чувствовал бесконечную злобу, ярость, жажду уничтожения. Спустя годы те чувства притупились, замерли, отошли на второй план. За ними следом отправились и голод с надеждой на выживание. Все, что ему осталось — спасти малышку, обнимающую его что есть сил. И как она умудряется держаться?
Дверь в комнату открывается с хлопком. Несколько новых рабов кричат, умоляют, что-то просят. Те, кто уже давно путешествуют с торговцем знают: лучше даже не открывать глаз, не поднимать голову и ничего не просить. Только так можно избежать шипастой плети. Знакомый шипящий звук проносится по крохотной комнате, вызывая всплеск криков, наполненных отчаянием и болью. Торговец велит им замолчать, орет, пинает кого-то:
— Лети, твой выход, — громогласно произносит тучный кримзит, стоя в дверях и скручивая в пучок плетку. Это все ритуал, часть их бесконечной игры. Маленькая девочка сжимается клубком за спиной мужчины. У него нет выбора — он сам загнал себя в угол.
Раб тяжело вздыхает и поднимается, с силой раскрывает глаза и беззлобно смотрит на того, кто лишил его свободы:
— Я вызываюсь вместо нее, прошу удовлетворить мою просьбу, великий Огир, — мужчина склоняет голову и чувствует, как напрягается шея. Каждое движение для него — целое свершение, но он не позволяет телу ныть слишком долго, заставляя двигаться вперед.
— Вот! — Огир поднимает вверх плеть и заставляет остальных рабов содрогнуться. — Вот, что такое настоящее повиновение и уважение. Прекрасные манеры будут вознаграждены! Я позволю тебе выйти на арену вместо Лети. За мной.
Вот и вся игра. Огир угрожает отправить Лети на смерть, он занимает ее место. Теперь уже его не бьют плетью и пытаются заставить сражаться. Великий рабовладелец нашел более утонченную стратегию. Надавить на единственное место, которое еще способно страдать — его уставшее сердце. Они идут по улице в сторону покосившегося шатра — в этом небольшом городке арена выглядит дешевле, чем заштопанные штаны на замшелом базаре. Мужчина не смотрит по сторонам: все эти маленькие городки на юге Паталы не отличаются один от другого. Бесконечная вереница бедности и смрада. Разруха и принятие идут бок о бок в этих местах. Одетые в тряпье, грязные и измученные — в лицах местных жителей нет никакой надежды на завтрашний день. Единственное удовольствие, что им доступно — билеты на очередной день кровавых боев. Они вытаскивают последние медяки, чтобы оплатить вход в покосившийся шатер и, брюзжа слюной и выкрикивая проклятия, наблюдать за смертельным танцем уставших бойцов.
