Второй отрыв Палмер - Василий Аксенов

Второй отрыв Палмер

Страниц

10

Год

2006

Весь 1992 год Кимберли Палмер путешествовала по России, погружаясь в ее уникальную культуру и историю. Но когда осенью она вернулась в родной Страсбург, штат Вирджиния, никто не ожидал, что она претерпела такую перемену. Аптекарь Эрнест Макс VIII, известный создатель уникальных страсбургских молочных коктейлей, нетерпеливо ожидал ее приезда.

И действительно, Кимберли, вернувшись из России, стала абсолютно другим человеком. Новый опыт, закадычность с местными жителями и красота русских пейзажей изменили ее взгляд на жизнь. Она с гордостью рассказывала Эрнесту о своих приключениях и впечатлениях от России, а тот слушал, восхищаясь и с интересом погружаясь в истории удивительных городов, которые посетила Кимберли.

Сбиватели уникальных молочных коктейлей, их заведение, стало настоящей достопримечательностью главной улицы Мэйн-стрит. Их молочные коктейли традиционны и уникальны, неизменным предметом гордости на протяжении восьми поколений. Они не стремятся стать массовым продуктом, сохраняя свою аутентичность и самобытность.

А вот однажды, когда Кимберли уже гуляла по главной улице, ей встретился какой-то неуклюжий авантюрист, который, заглядываясь на нее, нечаянно ударился об столик и перевернул бокальчик с розовым шейком. Кимберли, улыбаясь, предложила помочь ему убрать разлившийся напиток. И в тот момент Эрнест понял, что Кимберли не только изменилась, но и привнесла новые краски и вкус к их жизни. Это было их небольшое приключение, которое все еще вспоминается на главной улице Страсбурга.

Читать бесплатно онлайн Второй отрыв Палмер - Василий Аксенов

Почти весь 1992 год Кимберли Палмер провела в России, но к осени прибыла в родной Страсбург, штат Вирджиния. «Палмер вернулась из России совсем другим человеком», – сказал аптекарь Эрнест Макс VIII, глава нынешнего поколения сбивателей уникальных страсбургских молочных коктейлей, которые – сбиватели – хоть и не обогатились до монструозных размеров массового продукта, но и ни разу не прогорели с последней четверти прошлого века, сохранив свое заведение в качестве главной достопримечательности Мэйн-стрит и привив вкус к жизни у восьми поколений здешних германских херувимов; у-у-упс – кто-то кокнул бокальчик с розовым шейком, заглядевшись на «авантюристку Палмер», переходящую главную улицу; «Never mind, – воскликнул Эрнест. – Обратите внимание, даже походка другая!»

«Она там явно потеряла невинность», – шепнул какой-то доброхот сержанту Айзеку Айзексону и чуть не заслужил пулю в лоб, и заслужил бы, если бы у сержанта чувство долга не преобладало над личными эмоциями. Между тем Палмер, завернувшись в многоцелевой туалет от Славы Зайцева, пересекала магистраль по направлению к «Хелен Хоггенцоллер Поттери-Клабу», из которого уже выскакивали дамы, чтобы заключить ее в объятия.

«Мне даже странно вас приветствовать, дорогие друзья», – сказала Палмер на расширенном заседании клуба, где меж керамических изысканностей теперь щебетали канарейки и сияющая от гордости Хелен в сверхразмерной майке с русским двуглавым орлом обносила гостей миниатюрными чашечками кофе-(!) – эспрессо. «О, как странно, друзья, вернуться на родину, в этот тихий городок после десяти месяцев в той невероятной стране!» Тут она замолчала с широко раскрытыми глазами и как бы даже забыла о том, что ее окружало в эту минуту. И дамы тоже расширили глаза в немом благоговении.


Теперь в тишине долины Шэнандоа этот десятимесячный «русский фильм», словно «виртуал риэлити», включался в сознание Палмер абсурдно перемешанными кусками, то по ночам на подушке, то за рулем «Тойоты», то в супермаркете, то во время бега, то перед телевизором, то при раскуривании сигареты – эта приобретенная в России вредная привычка казалась чем-то вроде инфекционного заболевания просвещенным жителям Вирджинии – и перекрывал собой полыхание «индейского лета», мелькание белок, маршировку школьного оркестра, привычные телесерии, по которым она, надо сказать, основательно скучала в России, пока не забыла.

Вдруг она видела перед собой гигантскую торговую смуту Москвы, кашу снега с грязью под ногами, а над головами ошалевших от дикого капитализма ворон, женские кофточки на плечиках рядом со связками сушеной рыбы, развалы консервов вперемешку с дверными ручками, бутылками водки, губной помадой, томиками Зигмунда Фрейда и Елены Блаватской. В глубоком сне блики России, вмещавшие в себя нечто большее, чем чувства или мысли, впечатывались в темноту, словно образы ее собственного умирания.

Мезозойская плита российского континента пошевеливалась медлительной жабой, метр в тысячелетие.

Встряхиваясь, она курила в спальне – только «Мальборо», чья марка почему-то считалась в Москве самой шикарной, – и снова кусками просматривала свой «фильм»: драка вьетнамских торговцев в поезде Саратов – Волгоград, крошечные и свирепые, в джинсовых рубашках со значками «Army USA», они прыскали друг другу в лицо из ядовитых пульверизаторов и растаскивали какие-то тюки; раздача гуманитарной помощи детям сиротского дома возле Элисты, она туда приезжала в ходе совместной акции британского Красного Креста и германской группы «Искупление»; таскание по чердакам и подвалам богемной Москвы и мужчины, множество этих не всегда сильных, но всегда наглых, подванивающих не истребимым никаким парфюмом потцом, грязно ругающихся или воспаряющих к небесам; тащили в угол, совали водку, тут же чиркали своими ширинками, как будто в этой стране идеи феминизма и не ночевали.