Алхимик. Повести и рассказы

© Игорь Аркадьевич Агафонов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К нему нередко наезжают студенты – и симпатичные девчонки в том числе. Тогда ветерок доносит звуки музыки и запах шашлыка. И мне давно хотелось побывать у соседа – вдруг посчастливится поучаствовать…

Дача Бориса находится неподалёку от моего скворечника, я уже бывал там однажды – рубанок просил. Теперь же понадобился гвоздодёр.

Сосед развешивал на протянутые по комнате верёвки туристическое снаряжение: палатки, спальные мешки…

– В гараже лежало – отсырело, – сказал он вместо приветствия. – Хочешь – не хочешь, а проветривай, иначе останешься с кучей прелых тряпок.

– В поход собираемся?

– Это трудный вопрос по нынешним временам… Дадут если зарплату к весне, тогда, может, сравним цены на крупу и билеты с нашими возможностями. А пока остаётся надеяться на лучшее. И сушить…

Дом Бориса представлял собой экспериментальный объект. Как, впрочем, наверное, все объекты подобного типа: строились они в недавние времена из подручного материала, так что именно это обстоятельство и диктовало архитектуру. Посреди комнаты, оставляя у стен лишь небольшие коридорчики, громоздилась печь – гордость хозяина: война радикулиту, как он её называл в прошлый мой визит. Под печью в подвальном помещении, куда уводила винтовая лесенка, размещалась парилка… Собственно, печью называть сие сооружение будет неправильно, поскольку это был своего рода муляж. Настоящая железная печь находилась именно в парилке, и от неё по всему периметру кирпичной лежанки кольцами шёл дымоход, который и нагревал кирпичи.

– Слушайте, Борис, я только сейчас обратил внимание, что домишко ваш несколько кособок.

– Хм, понятно кособок. Одну стену громоздил я сам, а другую – мой друг по имени Влад. Рулетки под рукой не случилось, вот и мерили шагами. Я своими – метровыми, он – своими, сантиметровыми. Так что с моей стороны семь метров, а с его шесть, а то и меньше.

Борис посмотрел на меня, похлопал ладонями по своей мощной груди:

– Как насчёт домашнего винца из прошлогодних яблок? – и, не услышав с моей стороны возражений, полез в подпол.

Потом мы сидели за грубо сколоченным столом у окна, за которым вдруг потемнело и завьюжило, пили вино и разговаривали, вернее – Борис рассказывал истории из совей походной жизни.

– Ну что, ещё по кружечке?..

Я обратил внимание, что когда Борис увлекался, то становился похожим на усатого хвастунишку с пером в шляпе (картина «Три охотника», кажется), но никак не на профессора истории. Вот и сейчас он глянул на меня с лукавым прищуром и начал:

– Туристы делятся на две категории – по фасону обувки. Одни из них ботиночники и не признают другой обуви, кроме башмаков, другие ходят только в сапогах – они, стало быть, сапожисты, и ботинок на дух не переносят. Аргументы и у тех и у других неоспоримые. Нет, и у тех и у других ноги постоянно мокрые. Это само собой. Но при этом ботиночники утверждают, что у них ноги чище, потому что вода чаще вливается и выливается. На что сапожисты отвечают не менее резонно: зато у них вода теплее, как раз потому, что – реже обновляется. Так вот Ванька, так вот он, когда собирался в поход, долго думал, какую обувь ему предпочесть, спрашивал у меня, и я ему говорил: ну ты же видишь, я ботиночник. Он на это: вон твой лучший друг Влад – сапожист. И куплю-ка я себе сапоги. И принесли ему офицерские на яловой подошве. Но если Влад ходил в сапогах-ледорубах на резиновой подошве и с укреплённым носком – топором не разрубишь, то Ванька наш в офицерских, значит, решил трудности преодолевать, и в результате на всяком дождичке, на всякой мокроте и особенно на камнях скользил, как корова на льду. То бишь я к чему клоню: можно быть приверженцем чего угодно, но при этом понимать дело поверхностно.