Собиратель надежд

В начале была капля.

Одна единственная капля, висящая в пустоте между мирами, между временем и вечностью, между тем, что было, и тем, что станет. Она содержала в себе всю печаль несуществующих морей, всю боль несостоявшихся дождей, всю тоску по рекам, которые никогда не потекут. Совершенная сфера воды, в которой отражался нерожденный мир – мир, который знал о своей будущей смерти еще до того, как получил право на жизнь.

Аль-Мазин, бог вод, бог всего текучего и изменчивого, держал эту каплю на кончике своего божественного пальца. Он держал ее целую вечность, и эта вечность тянулась медленно, как патока, как кровь из глубокой раны, как последний вздох умирающего. Он смотрел в ее прозрачные глубины и видел там будущее – все будущие океаны, все будущие слезы, все будущие потопы. И он понимал, что совершенство статично, что красота существует только в движении, только в разрушении, только в падении.

И капля упала.

Она падала долго, эта первая капля. Падала сквозь слои реальности, сквозь пространство и время, набирая скорость и силу, вибрируя от предвкушения встречи с твердым, холодным, древним. За ней падала другая капля. И еще одна. И еще. Небесные четки богов рассыпались, и божественные слезы – или то, что могло быть слезами, если бы боги умели плакать – посыпались на землю дождем, которого мир еще не видел и больше никогда не увидит.

Каждая капля была семенем. Не жизни – нет, не жизни. Семенем превращения. Семенем той медленной, неотвратимой алхимии, которая превращает простое в сложное, мертвое в живое.

Внизу ждал Аль-Харид, бог камня, бог всего твердого и неподвижного. Если у него было сердце, то оно было выточено из самого древнего гранита, отполировано ветрами пустыни и временем. Он лежал в земле уже миллионы лет, накапливая в своих каменных венах металлы и соли, кристаллы и минералы. Он был терпелив, как терпелив может быть только камень. Он ждал.

И когда первая капля коснулась его каменной плоти, мир содрогнулся.

Началось то, что химики называют реакцией, а мистики – чудом. Кристаллические решетки, которые миллионы лет хранили свою геометрическую девственность, затрепетали под прикосновением воды. Ионы металлов, заточенные в минеральных тюрьмах с незапамятных времен, почувствовали освобождение и устремились в объятия влаги. Железо окрасило воду в цвет засохшей крови, медь дала ей металлический привкус смерти, соль наполнила ее горечью всех слез, которые будут пролиты.

То, что рождалось в этом браке воды и камня, не было ни чистой водой, ни простым камнем. Это была возможность. Возможность стать чем-то большим, чем сумма своих частей. Возможность – самая опасная и прекрасная вещь во вселенной.

В этом первородном растворе, густом от минералов и металлов, дремали зародыши всех будущих форм. Молекулы начали свой древний танец – складывались в цепочки, цепочки сплетались в узоры, узоры обретали смысл. Химия превращалась в алхимию, материя – в магию, простое – в невозможно сложное.

Солнце – не младший брат богов, не ра2вный им, но что-то большее, что-то изначальное – склонилось над этим священным браком и коснулось его своими лучами. Тепло проникло в раствор, заставив молекулы двигаться быстрее, сталкиваться чаще, соединяться в комбинации, которые до этого момента существовали только в божественном воображении.