Горе старого Кабана - Николай Златовратский

Горе старого Кабана

Страниц

20

Год

1988

Спустя несколько лет с того момента, как я поделился историей о Чахре-барине, мне пришлось остаться на некоторое время в Больших Прорехах. Почувствовав внутреннюю необходимость, я решил построить хутор на земле, принадлежащей моей племяннице. Весь период, когда мы собирали строительные материалы и возводили саму избу, мне пришлось проживать у одного из местных крестьян Прорех.

Это был захватывающий период, полный приключений и новых знакомств. Строительство хутора требовало огромного труда и усилий, но я был полон решимости и энтузиазма. Каждый день я наблюдал, как мои планы превращаются в реальность. Благодаря гостеприимности и щедрости прорехинских крестьян, я чувствовал себя как дома и находил источник вдохновения в их простой и трудолюбивой жизни.

Моей племянице, которую я безмерно люблю, досталась кусочек земли, богатый потенциалом для развития хутора. Я глубоко верил, что это будет место, где она сможет построить свое собственное счастье и стать частью прекрасного мира, который располагается в Больших Прорехах.

Пока продолжались работы над строительством, я общался с местными жителями и узнавал о их традициях и обычаях. Они поделились секретами успешного земледелия и показали мне местные достопримечательности. Я проводил много времени на прогулках по живописной местности, наслаждаясь самобытным красотами природы и пытаясь впитать в себя дух этого уникального места.

В конце концов, хутор был готов. Изба, построенная своими руками, стала символом моей привязанности к этой земле и почтению к ее обитателям. Я остался в Больших Прорехах надолго, чтобы помочь племянице освоить новое место жительства и сделать его домом.

Мои дни были наполнены работой на земле, заботой о будущем хозяйстве и помощью соседям в трудных временах. Каждый вечер я возвращался в свой дом, где меня ждала теплота и радость семейного очага. Моя племяница была счастлива, наблюдая, как хутор преображается под ее руководством.

Через несколько лет, когда я вспоминал тот период своей жизни в Больших Прорехах, я осознал, что получил намного больше, чем мог себе представить. Это не только было время строительства хутора, но и время формирования меня как человека. Большие Прорехи оставили свой отпечаток в моем сердце, и я всегда буду хранить связь с этими землями и их людьми.

Так стала начинаться новая глава в моей жизни, наполненная опытом, мудростью и любовью к этой прекрасной местности. Мой хутор, вместе с племяницей, стал центром семейной жизни и надежной опорой для всех, кто попадался на его пути. Я гордился своими достижениями и благодарил судьбу за возможность создать что-то прекрасное и уникальное в Больших Прорехах.

Читать бесплатно онлайн Горе старого Кабана - Николай Златовратский

* * *

…Он не год сидел, не два года.
Отпустил свою бородушку
До самого шелкова пояса;
Он по светлице похаживает,
Табаку трубку раскуривает.
Он поет песни, как лес шумит:
«Уж талан ли, мой талан худой,
Или участь моя горькая!..»
Народная песня

Спустя несколько лет после рассказанной мною истории с Чахрой-барином пришлось мне поселиться в Больших Прорехах надолго: я задумал построить на земле своей племянницы хутор. На все время, пока заготовляли материал для стройки, пока строилась сама изба, я должен был поселиться у кого-либо из прорехинских крестьян. С бывшим моим арендатором дела у меня расстроились (он мне иногда, как будто не нарочно, забывал даже кланяться, а если иногда и кланялся, то снимая нехотя картуз и не кивая головой); знакомые старики мои почти все примерли; умер, как вы знаете, Чахра-барин с «огорчениев», умер и Ареф, давно уже замерший заживо (говорят, «он и не слыхал, как умер», да и никто не слыхал, только уж сутки спустя хватились окликать его, а он лежит на печи и голосу не подает: «моща, так моща и есть»); умер и высокий старик кузнец с ребячьей головой и детским лицом «скоропостижно», после драки с сыном; умер и Самара, умевший ловко таскать у внука из бутылки водку, а после добавлять водой, но Самара, по крайней мере, оставил после себя приятеля. Кабана, до такой степени схожего с собой, что как будто он вовсе и не умирал для прорехинского мира. Когда и жив был Самара, так их с Кабаном почти что не различали.

Вот у этого-то «старого Кабана» и привела мне судьба поселиться. Поселился я у него прежде всего потому, что изба у него была если не больше всех других, зато двухэтажная, в три окна, с порожним верхом, и притом самая красивая во всем селе. Очевидно, строилась она напоказ и «в свое удовольствие». Крыша железная с вычурными водостоками; двор крыт тесом и крашен, вместе со всею избой, в темно-коричневый цвет; окна узорчатые. Через улицу, против окон, стояла житница, тоже узорчатая, с крашенными в тот же цвет бревенчатыми стенами, с ярко блестевшею зеленою железною дверью, вся новая и крепкая. Житница эта резко выделялась от своих дряхлых соседок, а в особенности от одной из них, переделанной в жилую избу, с двумя крохотными оконцами. То была изба Степаши, дочери покойного Чахры-барина. Я очень был рад этому соседству. Мне хотелось узнать поближе, как живет Степаша.

Впрочем, позвольте мне сначала поближе познакомить вас с Кабаном.

I

Кабан был мужик среднего роста, плотный, мускулистый, приземистый, так что его большая голова как будто несколько была вдвинута в плечи. Сивая круглая борода и довольно тщательно расчесанная, с пробором посередине, серебристая голова придавали ему очень благообразный вид, тем больше что одевался он чисто: кувшинные сапоги были всегда вымазаны, ситцевые рубахи и порты только что выстираны (от них всегда несло даже серым мылом). Но все это «благообразие» как будто было не его, не родное, а взятое напрокат, парадное. Наблюдали вы ребенка, когда наденут на него «обновку» и он еще не успел с ней освоиться? Таким же, постоянно смущенно улыбающимся, осторожно поскрипывающим сапогами, конфузливо выступающим и думающим, что все на него смотрят, был Кабан. «Не замарай рубашку, не запыли сапоги, не всклочивай голову!.. Ходи ровнее, не бегай, будь паинька… Теперь ты уж большой!» – говорят ребенку, – и ребенок, не чувствуя в глубине души, чтоб он действительно сразу стал «большой», силится послушанием уверить себя и других, что папаша и мамаша не ошибаются. Если это забавно выходит в ребенке, то, понятно, еще забавнее у старика в 60 лет. А Кабан был именно таков. Войдет, бывало, ко мне наверх, слегка поскрипывая сапогами, пригладит голову, сядет напротив меня, сложит на животе руки и смотрит прямо в лицо как будто чуть-чуть, не постоянно смеющимися серыми глазами.