Нити судьбы. Волк

– Да пошёл ты, урод! – выплёвываю каждое слово, глядя на его наглую жирную морду.

– Да я тебе не заплачу ничего, за что? Дура! – пенится он, его лицо красное, слюни летят.

– Засунь свои копейки себе в задницу! – разворачиваюсь к шефу и машу руками. – Твоя богадельня закроется через два месяца, с чем тебя, недомерок, и поздравляю!

Кидаю в бумажный пакет свои вещи: кружку, рамку с фотографией мамы, пару открыток с надписями о том, что мечты сбываются, увлажняющий крем для рук с запахом шоколада и неразвернутую пачку печенья Oreo.

– Я, я, я! – пенится импотент, не зная, что сказать.

– Что ты? Ну что? – смотрю в его поросячьи глазки.

– Да я тебе в трудовой такое напишу! – злится пузатый коротышка.

– Ты? – надеваю кожаную куртку и черный шарф с розовыми цветами. – Послушай сюда, – подхожу к нему вплотную, – я проработала на тебя год. Неужели ты думал, что я дура и не сделала пару скринов твоей черной бухгалтерии?

Наши глаза на одном уровне. Губки у мудака дрожат от волнения и ненависти.

– Подписывай, рассчитай меня по полной и расходимся по-хорошему, – говорю спокойно, глядя в его глаза. Мне нечего терять. Таких дядей было слишком много в моей жизни, и, кажется, я знаю, на какие точки давить. Хотя возможно ли раздавить желе? Все они за сорок мечтают, чтобы их любили, чтобы в ноги им кланялись, пока дома ждут дети и жена – которую они в самом лучшем случае выбрали из—за влюблённости, в худшем – из соображений выгодного наследства. Мечтают трахнуть девок помоложе, пуская слюну, но только обязательно за любовь, так как на бабки жадные. Гребанные куркули, импотенты с потеющими руками.

– Подожди три минуты! – визжит он, словно телка.

– Три минуты? У меня больше нет времени! – смотрю на свои серебряные часы от Gucci, как напоминание о том, что я тоже когда-то была одной из этих глупых девочек, которые искали счастье на пару ночей.

Стою посреди небольшого кабинета, рассчитанного на пять человек. Старые суки за своими столами мечтали о том, как я наконец покину их террариум, и внимание шефа будет только им. Сегодня у них даже корпоратив намечается. Сидят полдня, мажут свои приторно сладкие лица, но не мне их осуждать.

– Вот, возьми, – гордо сует мне в руки потрепанную трудовую книжку и деньги.

– Если тут что-то не так…

– Всё так, я тебя не обидел бы. Удачи тебе, – улыбается он.

– Приятно было с вами работать, – лживо скалюсь. – Пока, красотки, удачи вам! – машу им на прощание и выхожу из протухшего кабинета, пропахшего старческим потом, приторными духами и другой бякой.

– Удачно оставаться, Пал Палыч! – улыбаюсь приветливому старичку в форме охранника.

– Радослава, дочка, что такая счастливая? Ушла всё—таки от этого торгаша? – приговаривает он. Не любит нашего шефа, который каждую бумажку на парадной высматривает. Людмилу Петровну обижать нельзя – она любовь Пал Палыча.

– Ушла, – отдаю пропуск. – Счастлива, как слон! – выкладываю пачку печенья. – Это вам с Конфеткой, чай пить, – улыбаюсь.

– Ну у кого я теперь буду спрашивать, как мне свою Конфетку охмурить? – грустно улыбается он, списывая мой пропуск в журнале.

– Пишите, звоните, если что, я тоже буду скучать, – обнимаю его через белую стойку и ухожу прочь из этого высоченного стеклянного здания.

На улице стоит прекрасная погода, в декабре светит солнце. Немыслимо! Достаю из пакета рамку и с силой выкидываю её в большую мусорную корзину у входа. Свобода. Чувство самое прекрасное в моей жизни. Несмотря на то, что в декабре, как правило, работу не найти, в январе тем более, а мне надо как-то прожить эти два месяца на сто тысяч плюс коммуналка. Я не привыкла оставаться без денег.