Я из своего детства помню не так много. Но то, что незыблемо осталось в моей памяти, вернее, кто, – это мой дедушка. Его орешки, которые он мне приносил, называя меня «белочкой»; его успокаивающие постукивания по спине между лопатками; бесконечно добрые глаза, но главное – его рассказы. Про детство, родителей, Сахалин, шишкинки, набитые за всю долгую жизнь. Я на них росла и впитала эти тёплые воспоминания, не отделяя их от себя самой.
– Кулёма, ну что ты там опять делаешь? – начинал он мне говорить, когда я шалила. – Не настырничай, сядь рядом, я тебе сейчас такое расскажу.
И передо мной открывалась дверца воспоминаний человека, которого я любила чуть ли не больше всех в семье за доброту и спокойный нрав.
Двумя историями, которые мне нравились больше остальных, и которые я просила пересказывать так часто, что у моего бедного дедушки на языке мозоли появились.
Истории, которые хочется вспоминать…
Рассказ 1. Рыжая хитрица…
Как-то вечером осталась я у бабушки с дедушкой с ночёвкой; кажется, родители на работе были. Лето было, темнело поздно. Наверное, август был – тёмное небесное полотно было обильно усыпано звёздами. Словно алмазы, светились они холодным светом. Спать не хотелось. С незастеклённого балкона ночной город казался более живым, чем днём, из-за мерцающих огней. Бабушка уже устала меня уговаривать улечься, поэтому подключила к этому делу тяжёлую артиллерию.
– Анечка, идём в постель, я тебе кое-что расскажу. Помнишь, мы сегодня книжку рассматривали, там лисичка была нарисована? Рыжая такая, с пушистым хвостом. Вот такая рыжая хитрица однажды меня обманула…
Этого хватило. Заинтересованная, я уже неслась своими пухлыми босыми ногами в белоснежную постель. Зарывшись в одеяло с головой, я закрывала глаза. Моё воображение рисовало яркие картины, следуя за родным голосом, плывуче раскрывавшим передо мной новую историю.
– Ну что, Кулёма, устроилась поудобнее? Тогда слушай, – и он начинал повествование.
Как мы с мамой и братом после войны на Сахалин перебрались, я тебе уже рассказывал. Сначала-то было тяжело: чужой край, холодно, а отец мой часто улетал на разные задания, испытывал самолёты, учил других лётчиков. И главная моя беда – тоска. Друзей-то нет; брат гораздо младше – это только с возрастом расстояние между людьми становится меньше. А сравни пятилетнего и одиннадцатилетнего – целая пропасть.
Но ребята нашлись быстро. Во дворе нашего барака собралась шустрая ватага: Витька-рыжий, Санька-молчун да Колька, наш атаман, который на два года старше был. Они меня, нового, испытали пару раз – то дров принести помоги, то сокола на руку посади. Но приняли.
А зимой там, на острове, – царство. Снега по пояс, тишина такая, что лёд трещит, а в ушах звенит, а лес в инее стоит, как хрустальный дворец. Мы на лыжах-«снегоступах» самодельных пропадали целыми днями. И задумали мы однажды, по наущению Кольки, на охоту пойти. Не на медведя, конечно, а хоть на зайца, чтоб почувствовать себя добытчиками, кормильцами. Тогда ведь всё своими силами добывали – по грибы да ягоды ходили, рыбу ловили…
Облачились мы, как настоящие робинзоны: ватники, шапки-ушанки, на руки матерчатые рукавицы, к поясу верёвкой привязанные, чтобы не потерять. Матери отпускали нас спокойно, только «лыжи, гляди, не потеряй». И эти самые лыжи скрипели по насту, как недосмазанные тележные колёса. Въехали в лес – и попали в сказку. Солнце сквозь иней на елях играло, всё сияло алмазами. Дышишь – пар столбом, а в лёгких щиплет от колючего воздуха.
