Стечение обстоятельств

Любовь Петровна Курочкина была сегодня в ударе. Ещё вчера накрутив себя по полной программе, она с самого утра заявилась в гости к сыну, бросила пару едких замечаний невестке, спешившей в командировку, и с видом полноправной хозяйки разместилась на кухне. Невестка на замечания никак не отреагировала, только поздоровалась и заспешила ещё сильнее, стараясь побыстрее избавить себя от дальнейшего диалога.

Когда дверь квартиры захлопнулась, Любовь Петровна победоносно произнесла:

– Сколько же ненависти у неё ко мне. А слово сказать боится. Стерва. Лишь бы улизнуть поскорее. За два года ни разу мамой так и не назвала.

– Мама, – с мученическим видом возразил Сергей, совсем не готовый снова обсуждать свою любимую Алину. – Не начинай опять. Ну сколько можно? Ты знаешь, как неприятна мне эта ваша вражда. И к тому же, напрасно ты полагаешь, что Алина ненавидит тебя. Не понимаю, откуда у тебя такая уверенность. Она слова плохого ни разу про тебя не сказала. Даже если ты очевидно оказывалась несправедлива.

– Вона что, – всплеснула руками Любовь Петровна. – Несправедлива… Это когда же такое было?! Да я, если хочешь знать, ещё и половины не говорю того, что о ней думаю. И тебе, дурачку, не всё рассказываю, чего о ней знаю. Жалею тебя, недотёпу. Всё надеюсь, что сам когда-нибудь глаза-то откроешь. Но, видать, не дождусь я, пока петух жареный в одно место тебя не клюнет. Но смотри, как бы поздно тогда не стало.

Сергей страдальчески смотрел в окно, за которым шумел листвой огромный американский ясень. В лабиринтах его густой кроны то и дело сновали туда-сюда какие-то маленькие пичуги, то ли играя в догонялки, то ли настырно сватаясь, уверенные в своей неотразимости. И Сергею вдруг неудержимо захотелось отворить настежь окно и бросится в эту кажущуюся мягкой и упругой зелень – и лететь, лететь, лететь, а потом тихонечко приземлиться где-нибудь на морском побережье, и чтобы рядом никого не было, по крайней мере, из людей. Все эти неожиданные приходы матери и её разговоры вокруг одного и того же, – как же устал он от них. Вообще, казалось, что устал от всего: от работы, где доставало с отчётами начальство, от бесконечных съемок супруги, которые могли затянуться на целую неделю, так что приходилось коротать время либо с бутылкой пива и кошкой, либо вот так, с мамой… Прыгнуть – и ни о чём больше не думать.

– Ты слушаешь меня вообще? – голос мамы снова вернул Сергея к реальности.

– Да, мама, – спокойно сказал он. – Конечно, слушаю.

– И тебе всё равно?

– Что именно?

– Господи! – взмолилась Любовь Петровна. – Хоть в лоб ему, хоть по́ лбу, ничем не перекопытишь. И тебе даже не интересно узнать правду?

– Да какую правду, мама?

– О змеюке твоей подколодной, которая за спиной у тебя замышляет недоброе что-то. Тебе-то, простофиле, можно с три короба наврать – ты и проглотишь. А меня не проведёшь. Я в жизни и не такого насмотрелась. В общем… Не хотела говорить. Но раз уж ты упрямый такой, то расскажу. И слушай меня внимательно.

– Ну что ещё? Только давай, пожалуйста, без оскорблений, а строго по фактам, если таковые имеются.

Любовь Петровна сделала паузу, посмотрела на сына сурово, пытаясь убедиться, что он точно её в этот раз слушает, и только тогда продолжила:

– Вот тебе факт номер один. Сразу с тяжёлой артиллерии и начну. Ты знал, что ненаглядная твоя купила квартиру на Патриарших?