Экзамен

Гладков встретил Перешивкина в коридоре Двенадцати Коллегий. Тот оторвал красные близорукие глаза от засаленных страниц «Зоологии беспозвоночных» Догеля и внимательно-боязливо всмотрелся в Гладкова:

– Готов?

– На семьдесят пять процентов, – серьезно ответил Гладков. – Третьи сутки на кофеине.

– Аналогично, – слегка успокоился Перешивкин.

После сухого рукопожатия оба неприязненно отдернули руки. В желтой насыщенной атмосфере витал заразный вирус неудачи, и телесные контакты провоцировали передачу смертельной инфекции.

– Кто-нибудь уже сдал? – Гладков старательно сглатывал дурное предчувствие, поднимаясь по лестнице на кафедру.

– Плохо дело, – ответил на совсем другой вопрос Перешивкин, – втроем принимают.

У дверей рокового кабинета их встретили пустые разочарованные взгляды бледных худых однокурсников. Все стояли порознь. Все кандидаты на отчисление. Такая она – последняя пересдача. Гладков нашел незанятый темный угол, попытался открыть распечатку конспекта, но почти сразу сдался и свернул ее трубочкой, подчинившись слепой воле горькой судьбы. В мозгах уже больше ничего не умещалось.

– Еще один, – из двери высунулась узкая голова профессора Сиверцева.

Рой переглядывающихся студентов испуганно отпрянул. Гладков почувствовал, как солонеет у него во рту и как подкашиваются безвольные ноги, и, чтобы не упасть, шагнул вперед из своего тихого закутка:

– Я, если можно.

Облупленная дверь легко проглотила сплющенное гербарное тело Гладкова, а ребристый паркет занес в аквариумный полумрак, где на зеленом сукне его уже ожидала разложенная веером колода экзаменационных билетов. Любопытные твари из стеклянных шкафов, предвидя большую игру, зашевелились в своих колбах, задвигали мягкими бескостными конечностями. Защелкал пупырчатыми клешнями огромный камчатский краб.

Гладков крутанул рулетку. Единица красное! Кишечнополостные! Он чуть не закричал от восторга:

– Готов отвечать без подготовки!

– Очень хорошо, – живительная волна прокатилась по преподавательскому трио, – тогда присаживайтесь, молодой человек, и зачетку на стол.

Ветхий стул скрипнул ненадежными суставами под потяжелевшим Гладковым.

– Ага, – бодро просипел профессор Сиверцев, занося запись в протокол, – билет номер одиннадцать, мшанки, просто великолепно.

Гладков ощутил, как кровь отступила от его ссохшегося лица. Как мшанки? Почему одиннадцать? Про мшанок он помнил только то, что по латыни они зовутся «бриозоа». Паника туманила взор. Он пытался прочесть размытые строки на дрожащем в его пальцах билете, но хаотично подпрыгивающие буквы разбегались тонкими ручейками и растворялись в суконном болоте антикварного стола. В затылке заломило тупое отчаяние.