Авиаторы

Глава 1

Гроза началась перед рассветом.

Ветер с такой силой трепал старые деревья под окном, что, казалось, вырвет их с корнем и унесет далеко за город, в степь. Он сотрясал крышу старенького дома, бился в оконную раму, стонал.

Плотные стены воды обрушивались с неба, вспениваясь мутными реками, которые неслись, увлекая с собою сломанные ветром ветви, мусор, и все, что было забыто во дворе с вечера: трехколесный велосипед, развешанное на детской площадке белье, газеты с кроссвордами, шахматные доски, радиоприемник, автомобильные покрышки, футбольные мячи, резиновые калоши, и даже чья-то стиральная машина, оставленная у мусорки, медленно, приставным шагом тащилась в потоке.

Никогда раньше не видал я такой грозы. Я лежал, натянув до верху одеяло, краем глаза наблюдая, как вспыхивает за окном слепящий, мертвенный свет, как угольная тень от герани, похожая на морскую гидру, возникает, дрожа, на полу и растворяется во мраке.

Вспыхивали и гасли глаза хрустальной совы на комоде – подарок отцу – профессору. Мне казалось, что вот сейчас она снимется со своего места и закружит по комнате.

Вслед за ливнем ударил град. Куски льда размером с кулак лупили по чем ни попадя, срубая уже совсем крупные ветви, смешивая с землей нежные цветы в клумбах, разбивая стекла не загнанных в гаражи машин. В грохоте ледового побоища шел поток по улице, заливая уже подвал и первый этаж, ломая заборчик палисадника, под вопли проснувшейся старухи-соседки снизу.

Я никогда не верил в существование Бога, но сейчас, сам того не понимая, начал молиться Ему. Не помню, о чем я просил. Слова сами слетали с дрожащих губ, и пальцы неумело осеняли лоб крестным знамением.

Еще немного – и домик мой, уютный и старенький, закружит, поднимет, унесет вихрем и бросит там, где его никто не найдет, где его все забудут, где я пропаду, исчезну бесследно…

– Господи… – шептал я, всхлипывая. – Господ-Господи.

***

Все закончилось так же внезапно, как и началось, с первыми лучами солнца.

Стена ливня за окном истаяла. Ветер стих. Молнии не слепили больше и раскаты грома, мирно ворча, раздавались уже где-то за городом, когда я, измученный пережитым страхом и бессонницей, оставил постель и выбрался на балкончик.

Двор был разгромлен. Все, что тащил поток, теперь было неподвижно, растерянно, подавлено. Ручьи, мелея, шумели в прорытых извилистых руслах. Древний, монументальный клен, который рос под моими окнами с сотворения мира, лежал, подмяв под себя соседский автомобиль, выставив к небу толстые, подагрические корни. Оборванные провода свисали со столбов освещения. Сломанные ветви, листва и сучья вперемежку с тающей ледовой кашей покрывали крыши гаражей и все пространство вокруг.

Вода все еще похлестывала из водосточной трубы, линейно капала с крыши, стекала с истрепанных крон, дробно стуча о поваленную бурей доску объявлений с размокшим, но еще читаемым листом «Бесплатная помощь алкозависимым и наркозависимым».

Воздух был по-зимнему стыл и свеж, и в воздухе этом, спускаясь с хрустального, первозданно-чистого после грозы неба, плыл низкий, нарастающий гул.

Я перегнулся через перильца балкона и увидел два аэроплана.

Один – темно-красный, другой – ярко-желтый, они шли низко, друг за другом, чуть покачивая крыльями, временами скрываясь за деревьями. Сверкающие дюралем, омытые нежностью рассвета, аэропланы были словно вестники некой новой, неизвестной доселе жизни.