Наблюдатeль

1.

Тишина. Истинная тишина. Спокойствие, проникающее в самую душу. Неровность линий оконных рам, плавно переходящая в смазанную текстуру серо-желтого бетона. Бездушность окон, словно беседующих со мной, не роняя ни единого слова, и чернеющие пропасти сквозь грязные стекла высасывают как древние вампиры скисший наваристый бульон, оставшийся после соприкосновения с этими тварями, думающими, мыслящими, но ни черта не понимающими. Люди имеют представление об этом месте как о мрачном, плодящим одиночество, доме, помогающем только лишь найти в себе мрак, стать игрушкой собственной никчемной жизни, но не я. Это место – тишина и покой, где я нахожу себя, забывая о безрассудстве и бессмысленности жизни за этими стенами. Я все чаще прихожу в это место, наслаждаясь настоящей красотой, где скромный по размерам кусочек города может служить целым миром для таких, как я, ведь где еще находиться человеку, который так глубоко ценит свое одиночество.

Этот мир, о котором я говорю, представляет собой две перпендикулярно стоящие стены внутреннего двора дома, одна из которых отвесна, и под ней располагается лестница, ведущая в темные коридоры здания, которые давно уже никто не посещает из-за мнимой мрачности и слабой освещенности. Раньше здесь бродили люди низшего ранга, ругались и дебоширили, устраивали пьяные вечера. Полиция долго не трогала их – это место сложно обнаружить, если все главное веселье проходит за стенами этого двора – люди бродят по людным улицам Копенгагена – эти недоумки с важными лицами, вечно несущиеся, сами не зная, куда и для чего. Дворик забаррикадирован стенами, в которых вставлены окна, давно уже отжившие свою функцию служить людям, желающим проветрить коридор, подышать свежим воздухом, покурить, пообщаться с соседями на расстоянии, выкрикивая нелепые фразочки: “Как дела?”, “Как дети?”, “Что нового?”, и получая обратно не менее нелепые ответы. Неужели так сложно выйти во двор и не кричать сквозь уши тех, кто в принципе ничего не хочет слышать? Кто устал от людей так же, как от собственного бессмысленного бытия рядом с тварями, думающими, что умнее всех, что они и есть вершина мира, думающими, что сказав пару лестных слов в адрес другого человека, тот сразу же простит все прегрешения его и встанет на колени, целуя ступни и совокупляясь от нежнейших чувств, но, по правде, конечно же, от всплеска гормонов. Никаких чувств. До чего же они никчемны. До чего противны, мерзки и лицемерны, что дела иметь с ними не заставит меня сам Всевышний. Сколько бед и разочарований может принести человеческая любовь, а лучше сказать, привязанность. Именно она толкает их на поступки, называемые мной дурными. Человеческая природа не создана, чтобы любить. Биологически мы сложены так, чтобы продолжать род, есть и доминировать в обществе. Кто-нибудь находит в этом стойкое выражение любви? Всякий разумный скажет: нет. Но человека это не касается. Он не способен объективно воспринять сущность себя самого, поэтому он выдумывает нелепости в виде “любви”, дабы повысить свою значимость в этой жизни.

У меня имеется только одно место, куда я могу сбежать, укрыться от острых глаз постороннего, куда зовет душа моя и нуждается в уединении – ангельский дворик, Рай, скрытый от глаз, что не должны своим испорченным взором мешать устоявшемуся порядку блаженства: горчичного цвета стены, стоящие вокруг двора и выставленные между собой замысловатой геометрической фигурой, отдаленно напоминающим то искореженный квадрат, то прямоугольник. Шершавая текстура здания помогает глазу найти закономерности в движении мелких выступов, что отлично скрашивает досуг. А место, куда я прихожу каждый божий день, чтобы наблюдать за спокойствием и очищаться – темный коридор с грязным окном, выходящим как раз во внутренний дворик, где я рассматриваю ту самую мрачную, безлюдную, а потому изящную и утонченную отвесную стену, словно скалу, нависающую над пропастью, где лестница под нею, ведущая ко внутреннему подъему в коридоры, утопает в темноте. Окна каждый день уставше смотрят, даже не пытаясь разговаривать со мною – они без того все понимают, словно знают обо мне больше меня самого. Стены, лестница, черный асфальт, окна будто бы сами бунтуют против нелепости бытия, и отбившись от стаи, вырвавшись от лицемерия и наигранности, глупости и пустой болтовни, врываются в омут тишины и безмолвия.