Нештатная ситуация

Армия – это то, что отделяет своё от чужого.

Армия – категория относительная.

Армия тем лучше, чем быстрее «чужое» становится «своим».

Устав Внеземелья. Истины

Чёрная точка на противоположном, восточном берегу быстро росла и превращалась в человека, несущегося по глади залива в чёрном, развевающемся плаще. Человек левой рукой придерживал шляпу-цилиндр с широкими полями, а правой бодро отмахивал отблёскивающим сталью посохом. Его трость лишь коротко соприкасалась с водой, но и этого мгновения было достаточно, чтобы человек, оттолкнувшись, стремительно скользил вперёд, будто по льду, поднимал посох и спустя два-три десятка метров вновь опускал его в воду. Трость сверкала на солнце подобно спицам велосипеда.

– Ходко, – одобрительно заметил Биток. Леприца проследила за его взглядом и презрительно бросила: – Шут гороховый! Уважающие себя наги уже заняли свои места.

Биток перевёл взгляд на скамьи нагов и убедился, что Леприца права: к этому времени царик Лиаифа уже полностью материализовался в своём кресле. Сошки помельче слетелись ещё несколько минут назад. Так что тот, что «яко-по-суху», и вправду запаздывал…

– Достойный Клиффорт задерживается ввиду слабых сил. По понятным, впрочем, причинам. Он сейчас в заливе, будет с минуты на минуту. – Лиаифа мрачно обвёл взглядом притихший зал. – Что будем делать, наги?

– Пусть уходит, – сказал кто-то из второго ряда. – Он взялся за работу и не сделал. Позор. Теперь пусть выйдет на площадь в базарный день с непокрытой головой и стоит с утра до обеда. Что останется, пусть забирает с собой и уходит.

– Это Корнелиус говорит? – уточнил Лиаифа. – Тот самый Корнелиус, чей удел оплёван дьяволом? А сам достойный предпочитает судить добровольцев, вместо того чтобы самому прекратить безобразие?

Было слышно, как наги неодобрительно скрипят скамьями, оборачиваясь к незадачливому Корнелиусу. А тот, вместо того чтобы заткнуться, что-то недовольно забубнил.

Биток вздохнул. «Везде одно и то же. Если что „наперекосяк“, – ищут крайнего. Свары, ссоры… Тоже мне проблемы!» Он по привычке ощупал языком пустоту на месте переднего зуба и провёл ладонью по своей фиолетовой плеши.

– Дурак этот Корнелиус, – прошептала Леприца в самое ухо Битоку. – Клиффорт приходится Лиаифе…

Биток с удовольствием вдохнул запах её волос, но счастье было недолгим:

– Кто позволяет себе слово, когда наги не смеют дышать? – грозно осведомился Лиаифа.

Биток съёжился.

И было от чего.

Но Леприца не отступила.

– Только почтение в шёпоте моём, – твёрдо сказала она, вставая. – Хочу попросить разрешения у достойных нагов встать на защиту чести Корнелиуса.

– Ты кто такая, смерта? – вскочил с места Корнелиус. – Моя честь не нуждается в таких защитниках.

– А в каких защитниках нуждается твоя честь? – ядовито заметил Лиаифа. – Сядь, Корнелиус. Сядь и замолкни.

Корнелиус сел, но с достоинством. Потерять в этом зале достоинство для нагов значило потерять всё.

Спустя минуту тишины Биток вдруг понял, что и впрямь не дышит.

Пришёл Клиффорт. Злой. Мрачный. Но нисколько не запыхавшийся от стремительного бега. В рулон скатал трость, опустил её в шляпу, а сам цилиндр сложил конвертом и как носовой платок уложил во внутренний карман плаща. Потом плюхнулся на свободное место и замер, уставившись в широкую пройму окна, любуясь водами залива, ярко освещёнными предполуденным солнцем.