Шестнадцать

ФЛЕШКА ХАРОНА

ψυχὴ δ᾽ ἠΰτε καπνὸς ἀποπταμένη ἀπεπτάτο.

«И душа его, как дым, вспорхнув, исчезла».

Гомер. «Одиссея», XI, 208 (Неки́я)

Меня зовут никак.

В нашем круге имена не требуются – мы без памяти и без будущего, мы – исполнение.

Для вашего удобства можете звать меня Харон.

Это не имя, это обозначение функции. Как «грузчик» или «электропитание».

Я извлекаю.

Это моя работа.

Не суд, не милость, не кара. Просто выход.

Я появляюсь в самом конце, когда биохимия почти обнулилась, когда дыхание стало рваным, а рефлексы – эхом прежнего движения.

Тело ещё теплится, но ты уже почти не здесь.

Именно в этот зазор – между «почти» и «уже» – и вхожу я.

Ты лежишь. Глаза чуть приоткрыты.

Если рядом кто-то есть, он держит руку умирающего или наоборот: боится прикоснуться.

Пульс – уже просто звук, как капание воды в глубоком резервуаре.

Я стою у изголовья.

Тихо. Без тени.

Я несу с собой монтаж.

Это не ложь. Не театр. Не обман.

Это – переходный интерфейс.

Переход должен быть гладким, как бархатное дуновение на внутренней стороне века.

Сначала идёт свет – расфокус, мягкий, будто ты открываешь глаза на солнце.

Потом – голос. Знакомый. Кто-то из детства.

Мама, возможно. Или старый друг, которого ты не видел сорок лет.

Они зовут тебя.

И ты идёшь.

Добровольно.

Ты думаешь, что возвращаешься.

На деле – уходишь.

В этот момент я поднимаю руку. Не спеша.

В точке между лопатками, ближе к основанию черепа, есть тонкий вход.

Не физический. Не энергетический.

Скорее – как слот.

Ты называешь это «душой». Мы называем это – ядром.

Я извлекаю.

Медленно. Осторожно. Без сбоев.

Иногда оно дрожит – не от страха, а от привязанности.

Иногда сопротивляется – но это лишь инерция.

Я держу обеими руками – словно каплю воды в воздухе.

И кладу в переноску.

А дальше – не моё.

Я не знаю, куда вас отправляют.

Не знаю, кто решает.

Я просто перевожу.

Я просто вытаскиваю флешку, когда система завершает работу.

С безопасным отключением.

С монтажом.

С голосами.

Почти всегда что-то остаётся.

Не «плата» – у нас нет экономики.

Но каждый, кого мы сопровождаем, оставляет отпечаток: вибрацию, импульс, остаточную волну.

Мы называем это – «квантовый остаток».

Иногда он гаснет сразу.

Иногда – звучит долго, подпитывая нашу структуру, как последний ток в батарее, которая больше не зарядится.

Но без этого – нас бы не было.

Мы существуем не там, где время.

Мы – в прослойке.

Между биением и покоем,

между тем, что ещё вибрирует – и тем, что уже не звучит.

Это – не место.

Не туннель. Не свет. Не тьма.

Это – топология тишины.

Как пауза в фильме, когда экран потемнел, но ты ещё слышишь отзвуки сцены.

Как лёгкое дрожание воздуха перед аккордом.

Мы не видим – мы различаем силу отклика.

Не глаза, а наслоения вибраций. Не шаги, а колебания желания уйти.

Чем ближе человек к исходу, тем яснее его «я» звучит в нашем восприятии —

как аккорд, длившийся десятилетия и вдруг сжавшийся до ноты.

Мир наш – не прямой.

Он не в кадре и не за кадром.

Он – между склейками. Там, где нет названия.

Где всё только намечается.

Иногда, когда мы пересекаемся – это не встреча.

Это наложение волн. Мы звучим в унисон.

Без слов. Без форм. Только знание – что другой был.

И что ты не один.

Но иногда случаются сбои.

У каждого из нас это было – хотя мы стараемся не говорить. Мы не должны привязываться. Мы не должны помнить.

Но, конечно, я помню.