Генрих

Генрих был типичным славянским индейцем: кожаные мокасины с высоким берцем, штаны цвета хаки, кожаная куртка индейского покроя, длинные русые волосы, охваченные кожаным обручем, за который было воткнуто перо ворона, красная, с медным отливом, кожа, широкие скулы и глубоко сидящие глаза. Глаза были голубые, с облачками белых прочерков на радужке, как небо над Алтаем – голубое с белыми прочерками облачков на куполе.

Откуда и когда этот человек появился в этом краю – никто не знал. Так, болтали, конечно – кто заверял, что Генрих последний из жившего здесь испокон небольшого племени индейцев, невесть как занесенных судьбой в Горный Алтай. Другие утверждали, будто он ребёнок китайки и монгола. А одному доктору, один военный рассказал, что Генрих приехал в 2000 году с какой-то группой сейсмических учёных со всего света. И, вроде как, они предсказали землетрясение и подготовили регион к нему, мол, поэтому в 2003 и не было жертв, когда штормило. А потом группа уехала восвояси, а индус этот здесь остаться пожелал. В общем, как в политике – гипотез полно, а ясности нет. Дом у него стоял километрах в тридцати от задворок окраины одного периферийного посёлка городского типа. Вокруг дома был овраг и лес. Проехать к нему можно было по проложенному в степи и лесу направлению, а также, если доберётесь, по скромному мостику из пары-другой брёвнышек. С властями у Генриха проблем не было – числился он помощником инспектора в какой-то природоохранной конторе. На общественных началах. Участок, который он курировал, стал образцовым. Туда даже пытались «больших шишек» возить на элитную охоту, но вскоре, почему-то, эта идея угасла. Участок вообще стали обходить стороной – ни браконьеров, ни пьяных туристов. А после того, как Генрих сдал пару десятков контрабандистов местным погранцам, его территорию стали обходить и нелегальные гости из Китая и Монголии. Пограничники были благодарны и за контрабандистов, и за спокойствие на его участке. Пару раз к индейцу местные обращались за медицинской помощью – то, что он шаман, никто не сомневался.

Путник мягко шёл по глубоко-осеннему лесу. Генрих любил эту пору. Горный Алтай прекрасен в любое время, виды – дух захватывает. В буквальном смысле – внутри клокочет торжественный восторг, смотришь, не дыша и кажется, что это длится вечность. Но поздней осенью это место становится волшебным. Это осязаемо. Фантастические пейзажи насыщены красками, воздух пронизан печальной мудростью и чувствуешь себя частью большого и прекрасного. Такой вот он –

Алтай

никак не мог лечь на зиму. Это был огромный бурый медведь – размером с УАЗик. Таких обычно рисуют в сказках – гроза и мощь. Глаза Алтая были сердитыми. Он недовольно мотнул головой и пошёл в лес. Вот так запросто. Генрих шёл сюда два часа и ещё полчаса искал медведя, чтобы сейчас, посмотрев на его филей, повернуть назад. Индеец подхватил рюкзак и, прислушавшись к удаляющемуся шуму, исчез среди деревьев.

Алтай взобрался на пологий холм и улёгся головой к маленькому, выглядевшему игрушечным, озерку. Отражение чашечки озера, идеально вписавшись в зрачок зверя, окрасило его глаза серо-печальным цветом. Медведь вздохнул. Его огромные мышцы скрылись в обесформленной лежащей фигуре. Зверь выглядел расстроенным.