Если я останусь

4 года назад

Для женщины в жизни самое главное принадлежать. Вас всю жизнь будут убеждать в обратном. Прошу, не слушайте дураков. Женщина мечтает принадлежать и это ее высшая цель. Все ее существование сводиться к этому. Вы будете страдать только от непринадлежности, от того, что вами никто не будет обладать.

Я любила летать всегда, это ощущение взлета всегда захватывает дух и заставляет твой мозг думать чуть по-другому, когда вы отдаете контроль за свою жизнь пилоту, есть время подумать о чем-то правда важном. А больше всего я любила летать с ним, смотреть как он работает в этот момент или заниматься сексом в самолете. Я четко помню тот момент, когда решила быть с ним, помню как тогда мы улетели в Европу и прекрасные дни в Катании. И если бы сейчас у меня кто-то спросил "поступила бы я иначе зная, что все так закончится?", я бы ответила – нет. После первого взгляда глаза в глаза было понятно, что этого не может не быть. Я бы отдала всю жизнь, ради времени с ним, но я не знала, что оно так быстро закончится и что я отдам за это больше чем свою жизнь, я буду платить ежедневно болью.

Больше всего я любила отдавать контроль ему, подчиняться полностью и беспрекословно или наоборот устраивать дни/недели бунтарства, показывая свой характер.

О чем я жалею? Только о последних сутках, когда сказала ему о том, что не хочу ребенка от него, о том, что он мне противен, о том, что тогда видя его в последний раз сделала ему больнее всего на свете. Но правда в том, что сейчас я была бы рада любой ниточке, которая напоминала бы мне о нем. Месяц на больничной койке заставил меня многое переосмыслить, я любила его, как в жизни любят только раз. Знала кто он и уже тогда принимала его таким, какой он есть со всеми его ужасными поступками, со всеми шрамами и этой уродливой любовью.

Говорят, что девочки выбирают мужчин похожих на своего отца, а он был его копией. Папа, я вытерла одинокую слезу.

– Как думаешь, мы сможем вернуться когда-нибудь? Я хочу к родителям, – спросила Руслана.

– Не думаю Мира, твой отец в очень тяжелом состоянии, если он очнется то найдет тебя тогда, когда это будет нужно и безопасно, – коротко ответил Руслан.

Я прекрасно понимаю, что отец может не выбраться из комы, прошло два месяца. Корю себя за то что не могу в такую трудную минуту находиться рядом с мамой, поддерживать ее, а больше всего мне больно от того, что она думает, что я мертва и вынуждена была меня похоронить в одиночку.

– Мама, я хочу к маме, – руки дрожат, ком подкатывает к горлу вместе со слезами накопившимися в тяжелых веках..

– Или ты сейчас успокаиваешься или я вкалываю тебе транк, выбирай. Ты должна понять, девочка, что они убьют тебя как только ты появишься и это не самое плохое, что может произойти. Я понимаю, что ты только неделю как пришла в себя, но пойми Слав, мир, который был у тебя до сегодня – этого мира больше нет и тебя могло бы не быть, а ты здесь, целая, красивая и почти здоровая, – холодно закончил он, беря в руки газету.

– Спасибо, я успокоюсь, – коротко ответила, последовав его примеру.

Долгий перелет эконом классом со всеми регистрациями, дорога в такси, чтобы оказаться в тихом красивейшем районе Милана.

Мы вошли в огромную светлую квартиру. В этой квартире я никогда не была. Руслан шел сзади и катил маленький чемодан, в котором были все мои вещи нажитые за семь дней у Волка в особняке. В этой квартире уютно, не холодно, огромный холл, гостиная соединена с кухней и еще терраса с небольшим садом, а на нее выходят конечно же панорамные окна-двери и слезы снова подступили, ничего здесь не напоминает о нем.