Пушкин.ЕХЕ: Сказка, которая перезагрузила время

Время – не прямая, а книга, чьи страницы можно перелистывать назад. Каждое «когда-то» становится «сейчас». Каждое «никогда» – всего лишь спящий вирус в коде мироздания.

Они говорили: «История пишется победителями». Но что, если победителей нет? Только бесконечные зеркала, где каждая победа – начало поражения, каждый выбор – эхо давно сделанного шага.

В глубине Бездонного озера спит город из хрустальных гробов. Его улицы вымощены костями тех, кто пытался переписать код. Его небо – голограммы забытых звёздных карт. Здесь Лира вырезала из собственного сердца первый алгоритм, Елисей вписал в кору дуба стихи-пророчество, Пушкин смешал чернила с наноботами.

Мы назвали это сказкой.

Кто мы? Зеркальные осколки, пытающиеся собраться в целое. Бегущие по петлям, словно белки в колесе времён. Каждый крик новорождённого – стон предка из прошлого цикла. Каждая смерть – вход в червоточину.

Когда вы прочтёте эти строки, спросите себя: – Что тяжелее – яблоко с ядом или яблоко с правдой? – Может ли стих стать щитом против звёздного огня? – И главное – если все дороги ведут к озеру, зачем мы рисуем карты?

Ответа нет. Есть только дуб у Лукоморья, чьи корни пронзают эпохи, и голос в ветвях, шепчущий на языке цифрового ветра: «Сказка ложь… но именно в этом её бессмертие».

Начнём?

Орбита Земли, 1500 год (отсчёт астронавтов).

Вселенная вздохнула – и выплюнула их в реальность.

Корабль вырвался из подпространства с рычащим гудком, будто разрывая зубами ткань мироздания. Искры квантовых аномалий бились о корпус, как слепые мотыльки, оставляя на обшивке узоры из оплавленных рун. Капитан Зурган вцепился в кресло, чувствуя, как кости трещат под перегрузкой. За иллюминатором плясали остатки гиперпространственного тоннеля – фиолетовые спирали, скручивающиеся в ничто.

– Стабилизация орбиты! – его голос утонул в рёве систем.

«Эпиметей» вздрогнул, словно зверь, попавший в капкан. Нара, инженер с титановыми имплантами вместо левой руки, вбивала команды в терминал, её пальцы мелькали, как лезвия.

– Гравитационные якоря активированы… Ещё три секунды…

Свет погас. На миг всё замерло – даже воздух стал густым, как сироп. Потом экраны вспыхнули вновь, и Зурган увидел её.

Земля.

Не та зелёно-голубая жемчужина из учебников. Нет. Этот шар напоминал проржавевший часовой механизм: континенты – шестерни, покрытые шрамами выгоревших мегаполисов; океаны – маслянистая плёнка, переливающаяся свинцовыми бликами. Даже облака казались ядовитыми, сплетёнными из пепла тысячелетних войн.

– Атмосфера… – Кай, геолог, прижался лбом к иллюминатору. Линзы его очков выдавали диагнозы планеты: уровень радиации, мутировавшие штаммы в воде, следы термоядерных ударов. – Как они вообще выжили?

Зурган не ответил. Его взгляд цеплялся за детали: гигантский каньон, как трещина от Балтики до Чёрного моря, будто кто-то провёл ножом по глобусу, озеро идеально круглое, чёрное, с координатами 56.241889, 36.973812 на радаре и спутники – старые станции, обмотанные лианами технорастений, пульсирующих розовым светом.

Воздух на мостике пах озоном и страхом. Фильтры, забитые космической пылью, шипели, как астматик. Зурган провёл рукой по панели управления – сталь была тёплой, почти живой.

– Капитан… – голос Нары дрогнул. – На дне озера. Объект.