Ряби в спорах

Комета, падающая где-то за дальней грядою скал, формами напоминающих двух псов играющих, чьи очертания застыли где-то далеко за остальными тремя сторонами. «Между прочим, водопад здесь как нельзя кстати», – сказал Мэйджис самому себе. Он разделяет естественно высеченные каменные изваяния, которые как бы пляшут перед невидимыми хозяевами, которых трудно себе и представить из-за гигантских масштабов гряды. Внизу форменный домик, качественно слизанный с плана строителя сценаристом своего дела. Сезонное жилье на дальних промыслах лесничих угодий. Условно его можно было поделить на две части, он был не настолько маленьким, насколько это могло показаться внизу, стоя и смотря с излучины. Дальняя часть была больше покоями для отдыха, из нужного для промысла там была оснащена лишь кладовка, твердотопливный и обычный генераторы находились в пристройке, чуть ближе гостиная, она же комната отдыха, находилась в той же половине. И, конечно же, так горячо любимый лесником камин (а вытягивал он ни дать ни взять твой маленький горн). Внезапно вспомнился ранний апрель, что-то он хотел сделать, чем-то заняться, не давала ему покоя где-то в потёмках сознания мысли их недосказанность, оставляла след немым укором, и вроде бы всё на своих местах, когда ковырял кочергой самый большой обломыш угля, будучи в прострации, потоки его сознания перифразом ударили в глаза стаей, нет, как бы не так, пожалуй, что тучей встрепенувшегося смоляного, как ночь, птичья. Так и не вспомня ключевую мысль, он, опомнившись, встрепенулся от боли из-за упавшей на ногу покрасневшей докрасна кочерги, сделав пару глотков бренди, он опять продолжил свои вечерние излияния… И вот опять тот же камин, всё также на своих местах, но уже что-то, да не то, освещение поменялось, и дело не в вечерней ряби в окне, свет, хотя бы и неяркий, разлился по комнате. Это и ещё ряд неясных воспоминаний, немного страшных, ведь он впрямь подумал, что он уже не на том свете, ведь по всем канонам в западной комнате уже царила ночь. Ох уж эти пробуждения, комом в горле, нет, скорее уж позывы непокойного сердца. Одним словом, рефлексия… Вечерний сумбур… Пора прекращать принимать эти круглые, похожие на морские гладыши препараты вприкуску к крепкому спиртному. Да и в самом деле, о каких может идти речь сновидениях, если их обрывки хоть ярки и оставляют свой след, но всегда такие короткие, выдернутые бредовым рассудком из каких-то там подсознательных областей. Встрепенувшись, опомнился старичок-лесовичок, как иногда он себя называл, повторно думая сразу в двух направлениях… Чем бы заняться, если вчера была засолена половина бочки грудины с солониной с утра и до вечера. Остаётся, пожалуй, рыбалка, ибо рыбалка по ту сторону долины была обычным промыслом, здесь это было просто отдыхом с оным количеством бонусного и полезного сырья в виде не так знакомых многим нескольких пород рыбы. С целью перспективных мест голец и хариус, и чуть ниже за излучиной щуки. Места зимней, а не летней рыбалки. Гладкоствольная одностволка, подбившая в прошлый раз двух уток, что оказались рядом не в тот ровен час, нуждалась в уходе, лесник понимал, что без неё его поход не удастся. Он будет приветствовать товарища, чьи выстрелы этого же калибра он постоянно слышит. И слышит ли? Вопросы, всегда одни вопросы, как же здорово, что вариант один, с одной стороны, наверное, потому здесь и живёт. Силки с капканами стояли на своих привычных местах и приносили на себе доброе число полненького уже летнего рысака. Половина избы была завалена книгами, в основном томами классики, от пола до потолка. «В самом деле бортничество – не мой конь», – сказал Мэйджис, приглаживая снасти к длинной удочке. В самом деле, зачем тратиться на практически нежное собирательство, если соратник занимается своим любимым делом без, так сказать, лески и удилища… Старьёвничество ещё никто не отменял, вспомнил почему не к месту супругу покойницу… Голубиная почта… «По-моему, это уже слишком, – сказал, осаживая заряженные удочки, услышав пару выстрелов где-то рядом, прошедшие через многие эха искажений сквозь каменные изваяния. – И всё-таки собирательство не мой конёк». Наскоро пообедав, он сам не оставил себе занятий, кроме как пойти на промысел, может, позже сходить к излучине, греясь под вечереющим оранжевым блюдом солнца. Пробираясь через валежник, думал о своём первом рассказе, написанном ещё несколько лет назад, который так никто и не прочитал. Также он был, как некстати, так никем и не отредактирован, пользуясь случаем, вспомнил о пунктуации рукописи, которая оставляла желать лучшего, не говоря уже о горе-читателях, из которых «один ослаб, другого и след простыл», оставалось только саморецензироваться в удобной позе перед камином. Тем временем он, сгрудясь, продрался через чащобу, как бы не хотел, но почему-то выбрал именно этот маршрут, зачем, создавая трудности, ощущая нелепицу от дежавю, отдаваясь душевной боли столь явно. Вон она, гладь озера, никем не прикаянная, столь обольстительная и манящая прохладой в вечерние часы. «Зачем я оснащал удилища, чтобы потом их разобрать», – подсознательно откладывая рыбный промысел на неопределённое время, может, душевный покой и складывается из этих мелочей, из этих несделанных дел, точнее, делишек, наверное, самоконцентрация в какой-то степени зависит от самокоординации, упорядочивания не очень охочих до их выполнения. Но это лишь тень уходящего за скалы солнца, тень размышлений, не имеющих общего истока. Зачем пить транквилизатор, если его надо где-то взять, неужто на долгие мили нет ни одной здравой мысли. Мэйджис встрепенулся… Нет, это какое наваждение, нелепица, оханьем в вечернем зареве отдалась выстрелами за грядой, сколько ещё можно, отчего же не заняться чем-то другим, или это не он, а его сопровождающие, и почему в здравых рассудках, имея под боком аптеку с психотиками, надо приезжать и именно палить почём зря в отбившегося лося, может, они всё-таки упражняются на чём-то другом, может, по мишеням. В общем и целом опять ряд вопросов делают свою работу. Зачем задаваться ими, если мы забыли о главных качествах человека, его потребность в убийстве или звать друг друга по имени, считая количество всполохов и надеяться, не с нами ли здороваются, если как раз-таки нет, этим обычно заканчивается любая история, любой фильм… Но постойте, ведь раньше они и впрямь так здоровались (может, и не было этого раньше, ведь когда-то он и действительно отмечал дни в календаре). В праздники Мэйджис и впрямь мечтал обмениваться шифрами, не понимая, что это просто взрослое детство, маргинал такое общение не поймёт, ничего, словом, хорошего, с какой стати маргиналам приветствовать своих старинных приятелей, на самом деле основательно подзабывших их, и их же с ними облик в придачу к своему… Разрушать древнюю традицию, прокладывая древние тропки для любителей-звероловов. Лейтмотив в простом, и зачем тогда я ловлю этих остроухих, если и впрямь возврат на предыдущий уровень стать звероубийцей и звероненавистником привёл его к одиночеству, но постойте, он ведь сам к нему и стремился… В общем и целом вопросы… Порой всего лишь вопросы. Косность мышления выдавала его с головой, надо ли принимать какое-то единогласие, если когда-то он пошёл от обратных мотивов, они то и заставляют его возвращаться к реальности. ЗАЧЕМ БЫЛО любить, чтобы потом ненавидеть эти мелочи. Последки озарений означали примерно около получаса предзакатного солнца, розово-багряное небо играло всполохами в верхушках елей. Оставалось жить по наитию, он встал и отправился обратно в чащобу, зная, что не успеет обойти все силки. По ходу раздумывая и кряхтя, не понимая, что уже скоро сумерки заберут, поднимут квинтэссенцией здешних истоков и тайн, именно тайн никогда не существовавших легенд…