Было и не было

– Твою мать!

– Что, Крот?

– Сигарета выпала.

– Вот идиот…

Нас было четверо: я, Мика, Ил и Крот. Мы шагали по Невскому, каждый занятый своим. Ил глядел на занесенные сугробами витрины, Мика звенел карманной мелочью, Крот оплакивал сигарету, а я хотел спать. Настроение было хуже некуда. Из бара выгнали, на метро опоздали, алкоголь почти выветрился, а снег, паскуда, все падал и падал, как будто ему за это платили.

– Господи, Крот, – огрызнулся Мика, – неужели обязательно лезть за всякими дурами?

– Она была пьяная!

– И что? А ты будто трезвый, рыцарь круглого стола.

– Если бы я не вмешался, ее бы изнасиловали прямо у стойки.

– Если бы ты не вмешался, мы бы сейчас сидели прямо у стойки!

Мика вытащил красно-белую пачку «Мальборо» и с раздражением закурил. Как и всегда, был он в узеньких джинсах, пуховике а-ля человечек из шин и шапочке-торчком. На щеках густой пеной чернела щетина. Шутки «утром побрился, вечером брейся снова» сегодня уже не прокатывали.

– А ты что молчишь? – обратился ко мне Крот, все еще терзавшийся утратой. – Самый умный, а придумать ничего не можешь.

– Давайте на такси и по домам, – откликнулся я.

– Не-не-не, – заверещал Крот, – домой я не поеду.

– Тогда можешь остаться на улице и спасти еще одну шалаву, если так хочешь, – заметил Мика.

Крот насупился и сжал кулаки, но против метра восьмидесяти трех его сто семьдесят два казались мышкой у баобаба. К тому же и драться он особо не умел. Вот задираться – да, а как дело до драки, то сразу в кусты. Крот он и есть Крот, что с него взять.

– Не знаю, как вы, – протянул Ил, – а я собираюсь еще где-нибудь засесть.

– Любой каприз за ваши деньги, – усмехнулся Мика.

– Из нас четверых не я тут мажор.

– Из нас четверых не я тут самый щедрый, – парировал Мика.

Мы молча прошли еще метров сто, пока Крот снова не застонал:

– Парни, давайте реально в бар? Что мы делать-то будем? Домой неохота.

– Тебе напомнить или сам справишься? – спросил Мика.

– Да что вам там, медом, что ли, намазано?

– Это было наше логово, – с ностальгией проговорил Ил. Мика и я понимающе кивнули.

Вообще, Ил был таким поэтичным, таким не от мира сего. Гундосил по-особому, мыслишку подкидывал вовремя и делал все так нерасторопно, словно прогуливался на лодочке майским утром. Спокойно, расслабленно, весло сюда, весло туда… В отличие от нас, резких, Ил действительно умел насладиться секундной и растянуть ее, как жвачку. Поэтому мы и прозвали его так – Илом. Точнее, Крот прозвал. Ил – значит мутный. Для Крота любой такой «поэтичный», не от мира сего – всегда загадка. К тому же Ил совсем не был против. Кличка ему шла. Лаконичная, но и растянутая… И-и-и-и-л. Как и он сам. Худой, вытянутый, в пальтишке, в шарфике, выбрит, вычесан. Красивый. Но красивый не как Мика, не той мужественной красотой, что в щетине и бицепсах, а именно своей нерасторопностью. Поэтичный, говорю же.

– Вон, парни, бар какой-то, – показал Крот пухлой ручонкой. – Давайте туда завалимся.

– Впервые такой вижу, – засомневался Мика. – Сколько раз здесь был, а ни разу не натыкался.

– Да этих баров на Невском, как грязи. И не заметишь, что новый появился.

– «Четвертый Рим»… – прочитал Ил.