Не пытайся

Моей мечте, которая устала от меня.

Где-то в прошлом без причины оказался я покинут,

И с тех пор людское око не встречал мой блеклый взор.

Я пытался же развидеть человека, но увы, ведь

Каждый встречный стан в округе мне казался лишь шпынём^>[1],

Что всегда с улыбкой видной говорил слова шутливо

И тем самым он душил-то грёзы сердца моего.

Так лишилось их оно…

И в пандан^>2 тому кромешный мрак, сомкнув мне нагло вежды,

Дал понять, что вся надежда, принимая облик слёз,

Навсегда, не попрощавшись, расстаётся тут со мной.

А взамен ей – ничего…

Пустота сожгла всё в пепел в жизни той, что четверть века

И продлиться не успела. В жизни пёстрой, молодой

Траурный рокочет вой…

Про одно лишь позабыла пустота и не сгубила

Жизненный порыв, который и отсрочил мой покой.

Мне казалось, что вернёт он жизнь мою в привычный строй.

Да… вернёт… в привычный строй…

Чтобы средство от печали отыскать, бродил ночами

После тщетных всех попыток днём наткнуться на него.

Достигал я жутких далей, топких дебрей и сознанья,

Что не зря: спустя три года средство было предо мной.

Исцеленьем книги стали. Книги, да! Они мне дали

Ощутить иссохшим сердцем столь витальное^>3 тепло.

То тепло, что в долгих муках и присниться не могло.

Как никто я понимаю, как блаженно же оно.

Встретив книжные просторы, окна наглухо зашторил,

Чтобы тени, что за ними, не мрачили свет листов.

Встретив книги, одарил их я заботой до краёв,

А они в ответ её же возвращали, преумножив,

Чем наглядно показали мне отличие одно:

Холить^>4 так, как холят книги, человеку не дано…

Долгий час была незрима доброта мне в этом мире,

В те часы, когда покинут, мир становится другой.

Нет, не злым, окрас теряет и становится пустой.

Он утоптан весь толпой…

Супроть^>5 этому же строки, что читал, все очень кротки:

На какую не взгляну я – вся лучится добротой.

Поражало то, что в строках подмечаю это всё,

Ведь всегда склонялся к чтенью нехотя, по принужденью

Да и книги в давней жизни обходил я стороной,

Думая, они излишни, слов и так кругом полно:

В частых встречах, в письмах розных, в ежедневных разговорах

С теми, с кем я счастлив был, был прочно узами сплетён.

Ох… увы… тишь злого рока^>6 заглушила напрочь всё –

Те слова уже ничто…

Как же скорбно, ясным стало, мне их крайне не хватало –

Лишь сейчас я понял это в размышлении своём.

Человеку есть мученье, коль его лишить общенья.

Ведь ему оно потребно, должно быть всегда при нём.

Катастрофа наступает, коль нет в жизни у него

Главной роскоши его^>[7].

А в моем-то случье книги мне общенье заменили,

Потому и подмечал в них всюду счастье от и до.

И сидел под светом лампы, упоённо^>8 и отрадно^>9,

Денно, нощно^>[10] предаваясь книжным строкам целиком.

Предаваясь им, не помнил про усталость и про голод.

Оторвать меня от чтенья был способен только сон.

Он так хитро, что безмолвно, против всей моей-то воли

Крал бездушно из-под взора свет спасенья моего.

Да… бездушно… из-под взора… свет, идущий от листов.

Взненавидел сон с тех пор.

Длиться же ему не боле четырех часов позволил.

Несмотря на то, что телу было мало тех часов –

Как проснусь, от тела слышу безнадёжное <<ещё>>.

Как же тело… ты слабо!..

Краткий час, что был с подушкой, был прекрасным. После – тускло.

Ведь во снах держал в ладонях то, что столь ценилось мной:

Блеск и краски прошлых будней, но, проснувшись, зрел итог –