Все жанры Все авторы
Из путевых заметок по Оке - Глеб Успенский

Из путевых заметок по Оке

Страниц

5

Год

—

Во мае 1871 года великий писатель Успенский отправился в свою первую поездку по Волге и Оке. Это путешествие оказало на него глубокое впечатление, и сразу после возвращения домой он почувствовал неотразимую потребность поделиться своими наблюдениями и впечатлениями. Именно тогда в его уме зародилась идея создать серию очерков, посвященных этому удивительному путешествию.

Первый очерк этой серии, названный "Путевые заметки", был опубликован в августовском выпуске журнала "Искра" в 1871 году. В этой работе Успенский рассказал о том, какими сильными впечатлениями его надели картины жизни мастеровых и рабочих известного центра кустарных промыслов, расположенного в селе Павлова на Оке. Писатель с грустью упомянул о тяжелой эксплуатации этих тружеников торговцами и скупщиками, которые безжалостно извлекали выгоду из их умений.

Из моих собственных соображений, стоит отметить, что Успенский в этом очерке мастерски передал атмосферу искреннего восхищения красотами природы, которые открывались перед ним во время поездки. Автор с щепетильностью описал каждую деталь пейзажа, каждую волшебную минуту этого пути. В его словах можно почувствовать, что каждая страница этого очерка пропитана не только мыслями и эмоциями самого Успенского, но и вдохновением, которое он получил от прекрасной русской природы и величественной реки Волги. Это не просто очерк о поездке по Волге и Оке, это маленький кусочек его души, заключенный между страницами текста.

Читать бесплатно онлайн Из путевых заметок по Оке - Глеб Успенский

…Утро «духова дня» было прекрасное; солнце ярко осветило нищенскую каморку с ободранными стенами, которую я вчера вечером мог с трудом разыскать на постоялом дворе в селе Павлове, всем известном своими замками и стальными изделиями. Чудное светлое утро значительно освежило меня и расправило уставшие члены. Всю ночь пришлось валяться на полу (так как мебели в каморке не было никакой, кроме стола и стула) на дрянном войлоке, пропитанном насекомыми, и слушать ругань, песни гнуснейшего содержания и просто пьяное оранье и бормотанье мастерового народа, разгулявшегося по случаю троицына дня. Весь этот праздничный гам был слышен в каморке моей вполне ясно, так как улица, на которой стоял постоялый двор, была очень узка. Боже мой, что это были за песни! Я не могу привести здесь ни одной, хотя непосредственное участие в них принимали женщины, о чем свидетельствовали визгливые голоса, прорезывавшие пьяные басы и крикливые звуки гармонии мастеровых. К утру все это безобразие более или менее утихло, – и когда я встал, на улице было совершенно тихо: или спали, или опохмелялись и «поправлялись» потихоньку. Поднявшись с своего ложа, я отправился гулять. Удивительная бедность и неряшество поражали на каждом шагу. Село, ворочающее миллионами, как будто нарочно собрало массу всякой грязи и нищеты на том превосходном месте, где раскинулось. Оно стоит на высоком берегу Оки, и с горы на реку – вид прелестный (я был во время еще не спавшего разлива), на эти широко расстилающиеся перед глазами воды, по которым то там, то сям белеется парус или, чуть-чуть наклонившись набок и попыхивая черными, расплывающимися в длинный хвост клубами дыма, бежит пароход, на эти вереницы вершей, концы которых торчат из воды, вершей, полных рыбы, которая, впрочем, павловцу не принадлежала (по крайней мере в мою бытность река была достоянием одного монополиста), – глядя на все это, не хочется смотреть на самый город: все как будто доживает век, все как будто прожило лучшую пору, даже на каменных домах лежит этот оттенок нерадивости… Есть несомненно и богатые хоромы, но там живет не павловский рабочий человек, который собственно нас и интересует. На каждом почти углу прибит образ. Хозяин и хозяйка, выйдя утром на рынок, с кульком или с корзинкой, и приготовляясь торговаться и кричать с торговцами и лавочниками, – молится на этот образ и шествует уже смело. Унылые дома, пустынные улицы, на которых иной раз пошатывается пьяный мастеровой в одной рубахе, без шапки, клали на душу большой и тяжелый ком скуки. Походив таким образом час или два, посидев на берегу, я направился домой пить чай.

В широкой грязной кухне постоялого двора, – с полом, покрытым шишками сухой грязи, правда, подметенной для праздника, с окнами, в которые нельзя было рассмотреть, что делается на дворе, – так затекли и выцвели стекла, – я нашел кухарку. Она лежала на лавке, в новом ситцевом сарафане, в новом платке на голове, и спала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Вам может понравиться: