Я никогда не бывал в тюрьмах и скажу вам, что не был до сего дня этим опечален. Но у каждого человека наступает в жизни такой момент, когда он делает то, чего никогда ранее не делал. Мой портфель с усердием обыскали. Хотя они отлично знали, что я журналист и более того, я совсем не рвался делать этот репортаж о школьнике, совершившем самоубийство, расследуя которое, детективы обнаружили целый клубок запутанных связей, которые все вели к одной грязной и даже жестокой истории. Настолько жестокой, что не верилось, что ее участниками были исключительно дети….
Помещение тюрьмы ничем не отличалось от других муниципальных заведений. Треснувшие потолки, обшарпанный пол, стены… ну только стены были совсем недавно выкрашены в ярко голубой цвет. Возможно, он должен был успокаивать трудных подростков.
– Только не произносите имя Лиза, – предупредил меня провожатый тюремщик. Я знал, кто такая Лиза, я прочитал дело осужденного. Но все же мне стало интересно.
– Почему?
Мне было невдомек, что могло произойти страшного, если я произнесу имя? Тут вроде не лечебница для душевнобольных.
– Парень странный, – уклончиво ответил мой собеседник, покрутив у виска.
Он проводил меня в отдельную комнату, которая была разделена надвое железной решеткой.
Через несколько минут дверь за этой существенной защитой отворилась, и туда прошел мальчик. Хрупкий подросток, среднего, ближе к высокому росту. Его голова была стрижена наголо, но оттого он не делался менее беззащитным, даже более того, с этой безобразной стрижкой так контрастировали его большие голубые глаза. Он сел на потертый табурет, его спина сильно сутулилась. А между бровей пролегла большая складка, как будто бы ему было больше, много больше лет, что на самом деле. Я все не мог примерить к нему весь тот ужас, что он совершил. Когда я читал о его деле, мне представлялся совсем другой человек. С хитрым, злым взглядом, с повадками шакала. А тут очень ясный взгляд, казалось, что такой человек не смог бы слукавить, даже если бы захотел.
– Эл.
Его голос звучал сухо и даже как-то тихо. Я заметил, что парень часто сглатывал, это был первый признак того, что он нервничает.
– Не волнуйся Эл. Меня зовут Вадим.
Он кивнул.
– Я пришел поговорить с тобой. Мы хотим донести твою историю до людей. Ты ведь хочешь, чтобы все узнали правду? Всю правду, как есть, а не ту, что им рассказывает желтая пресса.
Он немного помолчал, а потом ответил так резко, бескомпромиссно:
– Мне нет до этого дела. Зачем мне чтобы кто-то знал правду? Что от этого изменится?
Его пытливый взгляд словно дырявил меня.
– Чтобы восторжествовала справедливость, – объяснил ему я, мне сделалось не по себе, словно я объясняю простые истины и говорю с ним как с маленьким, хотя он явно был развит больше своих лет.
– Справедливость в том, что я сижу на зоне. Я совершил преступление, и я отвечаю за него.
Мне нечего было возразить. Только вот его дело было не таким простым. И по его поводу велись большие споры. В судах, в прямых эфирах телепередач. Да что уж там, в каждом дворе, на каждой лавочке.
– Понимаешь, в твоем деле очень много спорных моментов. Твои адвокаты намерены подавать на апелляцию. И есть очень большой процент того, что ты скоро выйдешь на свободу.
Он только пожал плечами.
– Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне о своем друге, который, к сожалению, уже в лучшем из миров. И о новенькой девочке, что пришла в ваш класс…
