Все жанры Все авторы
Кысь - Татьяна Толстая

Кысь

Страниц

160

Год

2015

Татьяна Толстая - выдающаяся российская прозаик, будоражащая умы своими умными мыслями и остроумными высказываниями. Она также проявляет себя в качестве публициста и телеведущей, отлично справляясь с ведением программы «Школа злословия». Ее вклад в культуру признан и отмечен престижной Премией имени Белкина за сборник рассказов «Легкие миры», и, конечно же, нельзя не упомянуть об авторских сборниках, таких как «На золотом крыльце сидели…», «День», «Ночь», «Изюм», «Легкие миры», «Невидимая дева» и других.

Однако, безусловным успехом и признанием стал ее роман «Кысь», который был удостоен знаковой премии «Триумф» и получил почетное место в шорт-листе известной премии «Русский Букер». Этот роман, сочетающий в себе глубину мыслей, тонкость сюжета и неожиданные повороты, заставил читателей восхищаться талантом Татьяны Толстой и глубиной ее произведений.

Одним из самых интересных аспектов творчества Татьяны Толстой является ее способность создавать «легкие миры», полные загадок и магии. Ее рассказы не просто захватывают воображение, но и затрагивают самые глубинные человеческие чувства и эмоции.

Каждое ее произведение – это уникальная история, где герои оживают перед глазами читателя, а сюжет разворачивается с такой состоятельностью, что сложно оторваться от прочтения. Татьяна Толстая безусловно продолжает удивлять своим талантом и оставаться одной из величайших писательниц нашего времени.

Читать бесплатно онлайн Кысь - Татьяна Толстая

© Татьяна Толстая

© ООО «Издательство АСТ»

* * *

A3

Бенедикт натянул валенки, потопал ногами, чтобы ладно пришлось, проверил печную вьюшку, хлебные крошки смахнул на пол – для мышей, окно заткнул тряпицей, чтоб не выстудило, вышел на крыльцо и потянул носом морозный чистый воздух. Эх и хорошо же! Ночная вьюга улеглась, снега лежат белые и важные, небо синеет, высоченные клели стоят – не шелохнутся. Только черные зайцы с верхушки на верхушку перепархивают. Бенедикт постоял, задрав кверху русую бороду, сощурился, поглядывая на зайцев. Сбить бы парочку – на новую шапку, да камня нету.

И мясца поесть бы неплохо. А то все мыши да мыши – приелись уже.

Если мясо черного зайца как следует вымочить, да проварить в семи водах, да на недельку-другую на солнышко выставить, да упарить в печи, – оно, глядишь, и не ядовитое.

Понятно, если самочка попадется. Потому как самец, его вари не вари – он все такой же. Раньше-то не знали, ели и самцов с голодухи. А теперь дознались: кто их поест – у того на всю жизнь в грудях хрипы и булькотня. И ноги сохнут. И еще волос из ушей прет: черный, толстый, и дух от него нехороший.

Бенедикт вздохнул: на работу пора; запахнул зипун, заложил дверь избы деревянным брусом и еще палкой подоткнул. Красть в избе нечего, но уж так он привык. И матушка, покойница, всегда так делала. В старину, до Взрыва, рассказывала, все двери-то свои запирали. От матушки и соседи этому обучились, оно и пошло. Теперь вся их слобода запирала двери палками. Может, это своеволие, конечно.

На семи холмах раскинулся городок Федор-Кузьмичск, родная сторонка, и шел Бенедикт, поскрипывая свежим снежком, радуясь февральскому солнышку, любуясь знакомыми улочками. Там и сям черные избы вереницами – за высокими тынами, за тесовыми воротами; на кольях каменные горшки сохнут или жбаны деревянные; у кого терем повыше, у того и жбаны поздоровей, а иной целую бочку на кол напялит, в глаза тычет: богато живу, голубчики! Такой на работу не пешедралом трюхает, а норовит в санях проехаться, кнутом помахивает; а в сани перерожденец запряжен, бежит, валенками топочет, сам бледный, взмыленный, язык наружу. Домчит до рабочей избы и встанет как вкопанный на все четыре ноги, только мохнатые бока ходуном ходят: хы-хы, хы-хы.

А глазами так и ворочает, так и ворочает. И зубы скалит. И озирается…

Ай, ну их к лешему, перерожденцев этих, лучше от них подальше. Страшные они, и не поймешь, то ли они люди, то ли нет: лицо вроде как у человека, туловище шерстью покрыто и на четвереньках бегают. И на каждой ноге по валенку. Они, говорят, еще до Взрыва жили, перерожденцы-то. А все может быть.

Морозец нынче, изо рта парок пыхает, и борода вся заиндевевши. А все равно благодать! Избы стоят крепкие, черные, вдоль заборов – высокие сугробы, и к каждым-то воротам тропочка протоптана. Холмы плавно сбегают вниз и плавно подымаются, белые, волнистые; по заснеженным скатам скользят сани, за санями – синие тени, и снег хрустит всеми цветами, а за холмами солнышко встает и тоже играет радужным светом в синем небе. Прищуришься – от солнышка лучи идут кругалями, поддашь валенком пушистый снег – он и заискрится, словно спелые огнецы затрепетали.

Бенедикт подумал об огнецах, вспомнил матушку и вздохнул: вот из‑за тех огнецов и преставилась, сердешная. Ложными оказались.

Вам может понравиться: